Я пошел за коробкой салфеток в мамину спальню, и, когда вернулся, он уже сидел в мягком кресле, уплетая печенье.
Я сунул ему пять или шесть салфеток, но он просто зажал их в одной руке и продолжал есть. Так что я забрал салфетки обратно и высморкал ему нос.
Это была минута слабости в наших отношениях.
Я выбросил салфетки и просто сидел, глядя на него.
– Можно и мне печенье попробовать? – спросил я.
– Ага.
А потом, после долгой паузы, он протянул тарелку в мою сторону. Увы, я мог думать только о текущем кране у него в носу.
– Ладно, не стоит, – сказал я. – Это все тебе.
– Мамины лучше.
Вот чего я удостоился за попытку быть славным малым. То есть если такая попытка у меня была.
– И те и другие в точности из одного и того же теста.
– Только ее выпечены правильно. А эти подгорели. Вот, смотри, – он показал мне обратную сторону печенья. Он был прав. Оно все почернело с одного края.
– Извини. Старался, как мог. Но пекарь из меня никудышный, – странно, но, сказав это, я подумал о девушке, которая была отменным пекарем. Пусть я и виделся с нею один только раз.
– Все нормально. Я просто отдам подгоревшую часть…
Я ждал, когда он закончит предложение. Но он так и оставил. Зато его рука последовала туда, куда повела ее мысль. Он отломил подгоревший кусок печенья и опустил его к полу. Примерно на высоту собаки.
Значит, он помнил. Пусть даже он и не осознавал, что помнит. Или, может, я навел его на мысли о собаках, показав ему фотографию.
Только… нет. Можно думать о собаках все, что угодно, но, если у тебя самого собаки никогда не было, ты не станешь машинально давать им свои лишь едва-едва пригодные для еды объедки. Это не инстинкт. Это привычка.
– Кому? – спросил я.
– Что кому? – Бен словно бы полностью забыл о своем намерении.
Он положил подгоревший краешек печенья на самый край тарелки.
– Кому ты собирался это отдать?
На некоторое время Бен задумался.
– Это сложный вопрос, – сказал он.
Он поднял взгляд на телеэкран. Программа мультиков закончилась. Я глянул на часы. Было уже семь минут девятого. Вот и верь после этого уверениям Патти Джесперс: «Ни минутой раньше. Ни минутой позже».
Я видел, как у него широко раскрылись глаза.
– Сколько времени? – нервно спросил он.
– Восемь часов и семь минут.
Бен бросил тарелку на пол. Печенья раскатились во все стороны.
– Мне давно пора спать.
– Всего-то несколько минут.
– Но я ложусь в постель в восемь.
– Да всего…
– Еще зубы надо почистить. Завтра утром ехать на работу. Мне нельзя быть усталым. Мистеру Маккаскиллу не понравится, если я буду усталый.
Он заторопился (насколько можно было, в представлении Бена, торопиться) уйти, пока я отыскивал закатившиеся под мебель печенья.
Я нагнулся над одним кусочком, когда он обратился ко мне:
– Ты