Нас всех тогда заставили заполнять какие-то немыслимо крутые анкеты. Не на двух листках, как обычно. Нет! Это было, как говорят в Одессе – чего-то особенного. Тонкие, но большие – в печатный лист – сброшюрованные тетрадки на серой бумаге в несколько страниц. И называлось все это почему-то – «Выездное дело».
Ответив на десятки поставленных там, совершенно идиотских вопросов, нужно было, как говориться, «взять на карандаш» всех своих родственников. Всех – до седьмого колена! Ну, не до – седьмого, конечно. Но до третьего или даже до четвертого – это точно! Бабушки, прабабушки, шурины и девери… Их дети и жены. Настоящие жены и бывшие жены. И девичьи фамилии и тех, и других. Кошмар! Кто, где и когда родился. Кто, где захоронен. Участвовал, – не участвовал. Был, – не был. Состоял, – не состоял. Привлекался, – не привлекался. И черт его знает, чего там еще не было!
Неделю или больше с этим проковырялись. Ездили в Купавну, где находилось головное здание нашего института, консультировались в первом отделе, а потом переписывали все заново. И так несколько раз. Поди знай – каково было социальное положение мужа сестры твоего отца, родом откуда-то, из-под Харькова, которого никто и в глаза то не видел. Был ли он интернирован или – в плену, или – за границей, или – под судом и следствием, или – у черта на Куличках! Крыша от этого поехать может. Но, тем не менее, как-то заполнили и сдали.
А потом все затихло. На несколько месяцев. Уже все и забыли об этом. И тут, вдруг… Когда же это было? А было это уже в конце лета, вернее, уже осенью прошлого года, когда мы с Натальей как раз напрочь разругались и, как тогда казалось, расстались навсегда. Прибывал я по этому поводу в тоске и печали. Полностью ушел в работу и только ею и занимался.
Вдруг всех нас вызывают к директору. В его московский кабинет. Кто-то еще там с ним был. Толи гэбешники какие-то, то ли военные, то ли из первого отдела. Собрали всех, человек, наверное, десять – двенадцать. От нашей лаборатории только мы с Володей Рымарчуком. Мы тогда с ним все время вместе были, как шерочка с машерочкой. Жора – наш завлаб, почему-то тогда с нами не поехал, хотя с анкетами мучился, как и все.
Собрали нас и начали накачивать, что, де предстоит супер секретная командировка, что никому ни слова, что, если будут спрашивать, – где были, отвечать, что, – в каком-то городе, например, в Омске, на каком-то калошном заводе. А еще лучше говорить, как в том анекдоте – «не помню где, не помню когда, не помню с кем, – но шарман, шарман…» Короче, что кому в голову придет, то и отвечать.
На вопросы о том, когда и куда поедем, на какой срок, и что с собой брать из оборудования, т.е., придется ли там, что-то мерить, или какие-то эксперименты ставить – было нашим директором – армянином и хорошим человеком сказано так:
Ребята, дорогие мои, очень вас всех прошу. Никому – ни слова. Я сам ничего нэ знаю. Отнеситэсь к этому дэлу сэрьезно. Это я вас лично