– Идем, – я достала сигарету из пачки. – Тебе взять?
– Не, у меня есть.
Марина грохочет каблуками по черному от времени и отсутствия должного ухода паркету, рискуя окончательно раздробить его в мелкую щепку. Сама такая тонкая, звонкая, худющая, но как она несет себя. Это не походка манекенщицы, нет. Она не предлагает себя выбирать, она сама выбирает. Это походка воительницы, знающей цену себе и окружающим. Причем, окружающие в цене явно проигрывают. Она проткнет пол.
Я, про себя, называю ее дюймовочкой. С дюймовочкой мы познакомились… даже не знаю. Такое впечатление, что очень давно, но этого просто не может быть. Этой мелочи всего двадцать лет. Учится на политолога, но уже набирает стаж в отделе маркетинга крупной фирмы. Вот где огонь, вот где энергия и напор. Наверное, и дюймовочкой-то я ее назвала поэтому. Ведь не такая уж она и малюсенькая. Просто внутренний ее потенциал значительно превышает ожидаемое при такой изящной внешности. Впечатление такое, что ее разрывает изнутри, и стоит на лишнее мгновение остаться неподвижной, у нее внутри перегорят все провода и тумблеры.
Наша курилка – это подоконник женского туалета. Здесь мы с Маринкой находим свою временную гавань.
– Ну что, Василиса Васильевна?
– Что? – Я закуриваю.
– Идем?
– Куда?
– Ну-у, – она все еще тешит себя надеждой, что я смогу вспомнить сама и, судя по задранным на лоб бровям, меня это несказанно обрадует. Похоже, я что-то счастливое упустила в своей жизни.
– Мы идем… – подыгрываю я бесполезной затее.
– Куда-а, – тянет Маринка.
– Куда-то идем, – я сокрушенно жму плечами, но, боже мой, это же Марина. Она еще и грамма надежды на мою сообразительность не потеряла. Меня же беспокоит, не пообещала ли я ей чего-то такого, отчего зависит ее жизнь. Впрочем, вряд ли у меня найдутся меч, конь и женские доспехи.
– Мы идем туда, где собираются… – Марина подкинула еще немного информации.
– Собираются, – никаких озарений в памяти.
– Кто собирается? – продолжает растягивать слова Маринка. По ее виду я заключаю, что вспомнить не удается что-то очень простое. Мне даже становится обидно. И я решительно выдвигаю версию:
– Собрание.
– Собрание? – Маринка непонимающе хлопает глазищами. – Какое собрание?
– Собрание, – отмахиваюсь я. Честно говоря, тема мне порядком надоела.
Мне не надоедает Маринка. Никогда. Что-то такое в ней есть, очень близкое мне по духу, ну или умильное, что ли. С любым другим человеком я бы еще в начале наших упражнений впала в глубокую депрессию с элементами истерики, но с Маринкой… у меня уже лоб болит от напряжения, устало трясутся сведенные брови. Чтобы не расстраивать это глазастое чудо генетики, пытаюсь сменить тему:
– А, кстати, зря в ваше время нет собраний. И на картошку сейчас