Так неистовствовало жюри, бушевало, штормило, рвало и метало, а потом состарилось и умерло.
А искусство устремилось в вечность.
НИКОЛАЙ ЦЕЙЛОН. АСТРОФИЗИКА. ДЕНЬ ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ
Однажды я вышел из метро, купил шаверму, съел шаверму, дождался автобуса, миновал автоматическую систему контроля пассажиров, сел возле окошка, посмотрел на пешеходов и улыбнулся, на нужной остановке покинул автобус, прошёл через дворик до подъезда, открыл дверь, поднялся по лестнице и нажал на кнопку звонка.
– Здравствуйте, Юрий Алексеевич – сказали мне.
– Здравствуйте, Леонид Николаевич, – ответил я – Как вы меня узнали?
– Как же вас не узнать? Вы ж сын Земли и Звезд! Все мы знаем, каким вы парнем были, как тропку звездную открыли, как пламень был и гром, как замер космодром, в той степной дали, первый старт с Земли, словно признание ей в любви! И как все вас на руках носили, и как с клюшкой на лёд выходили, и как поля родные любили! И почему это «были»? Вы ж саму смерть победили!
– А вот шел по улице только что и никто не признал!
– А это потому, что все думают, что вы умерли.
И мы рассмеялись.
САМСОН ХРАП. МАМЕД. ДЕНЬ ДВАДЦАТЫЙ
Пришёл Мамед к маме и спрашивает:
– Мама. А почему я – Мамед?
– А ты зачем спрашиваешь?
– А вот того зовут Миша, а этого Миша. А меня Мамед. Почему?
– Потому что ты – Мамед
– А что такое Мамед?
– Мамед – это тихий ужас
– Мама. Я что? страшный?
– Нет. Только папа боялся очень.
АЛИК ПОТНЫЙ. ПОДОЗРИТЕЛЬНАЯ. ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
Жил-был один господин. Очень подозрительный, надо сказать, господин. Например, насмотрится в телевизоре фильмов про Африку и носорогов, и пойдет по улицам рыскать. А там ни Африки, ни носорогов.
Или прочитает в газете про неопознанные летающие объекты, глянет в окошко, а там летают сюда-туда объекты вполне распознаваемые.
При таком поведении психиатрический кризис неминуем: однажды господину за обедом внезапно подумалось, что, когда он снимает с себя верхнюю одежду в коридоре и уходит на кухню откушать кефиру, в прихожей обязательно что-то происходит или случается, а может случается или происходит.
То есть, господин выходит на кухню пошамать-понямать или в клозет, а в эту самую минуту в коридоре некто или нечто – например, эфиоп – надевает его китель, его штиблеты, его цилиндр и корчит зеркалу страшные рожи.
Поперхнулся господин от ужаса и, как был в салфетке и с вилкой в руках, бросился в прихожую. Вбегает – а там нет никого. Штиблеты, китель, котелок на местах.
– Так-так! – повел усом господин
– Исчезло! – догадался господин
– Карма – загрустил господин
– Но! – воскликнул господин и залез в шкаф. А дверь чуток приоткрыл, чтобы следить