из тех десяти, и тот сел на него, на коня, дважды за неполные сутки похищенного, но так, по сути, и не угнанного, мальчишку привязали к одной из кобыл, теперь свободной, и повезли туда, где поклялись через три дня прикончить, коли к первому, тому, что под хозяином, не прибавятся еще четыре, как оно и; было с самого начала. Только Ханджери им прямо тогда и сказал, что тому не бывать, что воры, мол, в капкан не попадают и все такое, что тот, мол, сирота, несмышленыш и сын достойного отца, и чуть ли не младше собственных лет и лишь умнее собственного разума, и в конце концов, пусть не желая, но вернул хотя бы одного из пяти, и потому надо бы отпустить. А старший из тех не согласился и тоже прикрылся обычаем, как сам Ханджери пару часов назад, только, конечно, это был уже другой обычай, известно какой. Похоже, обычаи в таких делах лишь на то и существуют, чтобы ими прикрываться, все равно как бушлатом от ветра, прикрыться – да голос изнутри подавать. В общем, мальчишку наши не отстояли. И, конечно, мало кто верил в то, что его убьют или, как положено, хотя бы надрежут ему ухо. И, видимо, большинство склонялось к мысли, что быть ему холуем иль батраком. И уж, конечно, все поголовно были уверены, что там, у них, он и останется – так ведь должно было произойти при любом раскладе. А потому, стало быть, на том истории бы и кончиться – для нашего аула и для тех, других, тоже. Но только я уже говорил, что обычным он не был. Тут, пожалуй, обычное в нем и сносилось, будто дряхлая одежка. Или,;
как время, состарилось. Так ведь оно бывает: живешь да дышишь, а потом вдруг внезапно почуешь, что только что ушло оно, отодвинулось, оторвало тебя от себя самого и даже дало словно со стороны взглянуть, пусть ты того и не желал, но вот уже смотришь сбоку на себя бывшего и ничего с этим поделать не можешь. Время устало и сносилось, отойдя добровольно в прошлое, а на смену новое подступило и обнюхивает тебя сослепу жадными ноздрями. Ведь так оно бывает – что для каждого, что для всех, – разве что редко когда для всех и каждого.
Только через три дня именно так оно и произошло – со временем: всех и каждого задело, потому как через три дня он вернулся – с ножом заместо кинжала да маленькой корзинкой с едой – и поселился в пустом хадзаре, куда теперь и кошки не заглядывали. Тот, старший из десяти, сам его привез на той арбе, что славно потрудилась, отбирая у хадзара день за днем надстройку и плитняк. Выходит, он, старший, тоже не особо верил в чудо, скорее, раньше других увидел отслоившееся прошлое и за трое суток свыкся с ним или по крайней мере столковался с тем новым, что пришло взамен. А потом кто-то из них – мальчишка или он, старший, – решил им поделиться и запрячь в арбу мула и, уж не знаю, в какой раз проделать расстояние в уйму верст для того лишь, чтобы покончить со всем этим, а значит, начать с него другое. Так что для аула кончилось совсем не так, как думали и ждали, и сосем не с того началось, на что рассчитывали теперь наши, наблюдая молча,
