что-либо в своей жизни менять». На самом деле Уиллис давно уже сомневается «в целесообразности любых новых начинаний, доверяя лишь умению людей держаться вместе». (Но в итоге «новое начинание» – или, точнее, весьма драматические перемены – все же будет ему навязано.) Ненна более чутко реагирует на собственные просчеты и, понимая, что порой здравый смысл ей изменяет, выступает в качестве ответчицы на воображаемом суде и вынуждена подчиниться доводам судьи, когда тот подвергает безжалостному разбору ее представления о браке и его возможных перспективах. Даже такой обеспеченный, энергичный и достойный человек, как Ричард, принадлежащий «к тому типу мужчин, у которых даже в половине четвертого утра всегда имеется при себе пара чистых носовых платков», трогательно изображен как жертва привычек, насажденных ему обществом и службой на флоте: «…мысль об этом… похоже, и объединила обе мучившие его проблемы; теперь они представлялись ему в виде некой единой структуры, работающие части которой пребывают в тесном взаимодействии». Ситуация трагифарса заставляет всех героев романа постоянно пребывать в движении, а поставленные этой ситуацией двусмысленные условия никогда не завершаются приходом в статичное состояние. В одной из статей, написанной лет через десять после выхода романа, Фицджеральд призналась, что реальный прототип Мориса, «некий элегантный молодой мужчина-натурщик», жил с ней рядом на соседнем судне и всегда старался поднять ей настроение, а однажды даже повез ее, усталую, потрепанную жизнью женщину средних лет, на целый день в Брайтон; к сожалению, вскоре после той поездки он вновь вернулся в Брайтон и там утопился. «Но когда я превратила его в одного из героев романа… – писала Фицджеральд, – у меня не хватило духу позволить ему убить себя. Ведь это означало бы, что он потерпел полный крах в жизни, тогда как на самом деле он со своей добротой был – по крайней мере, в моих глазах – самым настоящим символом успеха». Подобные личные, изменчивые, а порой и взаимоисключающие оценки как раз и лежат в основе того, как изображает писательница взаимоотношения между людьми.
А еще в романе есть две маленькие девочки. Дети в произведениях Фицджеральд часто проявляют удивительную, лишенную иллюзий зрелость, которой так не хватает окружающим их несчастливым представителям старшего поколения. И все они – от десятилетней Кристины Гиппинг из «Книжной лавки», которая говорит бездетной вдове Флоренс, что «жизнь ее обошла», до невозмутимой и «на редкость ответственной» двенадцатилетней Долли из «Начала весны» (The Beginning of Spring) – как бы берут на себя роль организаторов общества и носителей истины; именно они первыми разгадывают тайну разлада, возникшего между их родителями. «Они необычные детишки, – говорит приехавший в гости дядюшка Долли, – вряд ли, например, нам с Нелли когда-либо разрешали так же свободно участвовать в беседах взрослых». Предшественников тех детей, какими они изображены в романах Фицджеральд, можно, наверное, отыскать
