Вид был потрясающий, но Зульфию он совершенно не интересовал.
– Скажи, что вы – не родственники! – потребовала она, едва сдерживая слезы.
Она смотрела на Анфисино лицо, что выхватывало из темноты пламя зажигалки, которой та нервно чиркала. Смотрела на трогательный ежик волос, длинную шею, раскосые глаза и страдала, раздираемая жуткими предположениями.
– Мы – не родственники, – подтвердила Анфиса с мягкой улыбкой.
– Слава Богу, – выдохнула Зульфия, чувствуя, как расслабляется затекшая и взмокшая спина.
Анфиса снова чиркнула зажигалкой, давая Зуле прикурить.
– Мы – детдомовские, – пояснила она, нахмурившись и щелчком отбросив свою недокуренную сигарету. Темнота проглотила бычок, потушив оранжевую искру, не дав ей долететь до земли. – Никто не знал, откуда мы взялись. У нас не было никаких документов. Нас доставили в разное время и из разных мест, но почему-то записали под одной фамилией – то ли Ивановыми, то ли Кузнецовыми. Я была совсем кроха, даже не говорила еще, но уже все понимала и запоминала. Вася взялся меня опекать. Угостил печеньем. Ему было четыре, он был взрослым человеком.
Ася улыбнулась своим воспоминаниям. Зульфия, напротив, пыталась подавить рыдания. Жалость, постегиваемая живым воображением, разрывала ей грудную клетку.
– Так проще было выживать, – продолжила Заваркина, – мы приглядывали друг за другом. Иногда спали в одной постели. Чтобы нас не разлучали, говорили всем, что мы – брат и сестра. Со временем даже стали похожи друг на друга: мимикой, жестами, улыбками, словечками…
Воцарилось молчание. Каждая думала о своем.
– А когда?.. – нерешительно завела Зульфия, раздумывая, как правильней сформулировать вопрос. – Когда вы?..
– Три года назад, – ответила Заваркина равнодушно, – даже два с половиной. Но влюбился он в меня как положено – в шестнадцать.
– А ты в него? – вывалился у Зули вопрос.
Заваркина ответила не сразу.
– А я в него еще не успела, – тихо произнесла она.
Порыв ветра набросился на полуночных собеседниц, заставив задохнуться. Зульфия решилась задать еще один вопрос, последний на сегодня, но самый важный.
– Он поэтому не выпускает тебя из дома?
Глава вторая
Подвигами, как известно, злоупотреблять не следует, иначе можно привыкнуть к геройству и прожить всю жизнь безымянным страдальцем. Зульфия установила геракловский лимит – не больше двенадцати в год.
Но к концу этой недели она чувствовала себя вымотанной. Помимо подъемов в семь утра, каждый из которых сам по себе тянул на отдельный подвиг, она умудрилась подчистить все свои «хвосты» по текстам и выдержала ромовую вечеринку