Я опустил голову, не удержавшись перед этими пустыми голубыми зенками.
Первый, чувствуя настроение, понёс:
– Вы, сяфки малолетние, ща на ремни фас резать будем за баратана нафего, руки-ноги повыдёргиваем, спички вставим.
– Остынь, Оратор.
Это сказал Газон, и стало тихо.
– Ладно, шпана, в этот раз вы отскочили, потому что Глист затрахал, – это слово он оттолкнул от себя зло, оно остро выперло, как гвоздь из доски, – лажать с малолетками. Но косяк за вами числится, потому обязаны мне, а ходить будете под Колей Твиксом, и что скажет делать, сделаете, – сказал Газон, и тереть стало нечего.
Мы с Толстым потошнились на берег.
Я принюхивался, не тащит ли от меня пердежом, и больше ни о чём не думал, словно важнее не было.
Вдруг Толстый проворно забежал вперёд и вскрикнул:
– Мы с тобой под Газоном, ты представляешь?! Мы в деле!!!
Знала бы тогда его счастливая морда, вспотевшая, как блин масленичный мелкими капельками, который мамка его пекла, что конкретно ему уготовано!
Вот так, не по доброй воле, а принуждением криминальных элементов я был втянут в преступный промысел. Мы, как и раньше, обували сырых да малолеток, шныряли по заброшкам и дачам, но теперь и шестерили на Колю Твикса. Возили записки, конверты, а главное, обслуживали бабок, которые гнали самогонку. Тогда реактор поставить до трёх лет светило, а сейчас это развитие культуры употребления алкогольных напитков, возрождение исконных традиций винокурения и частное предпринимательство. Газон удовлетворял спрос, Мирон закачивал воздух в свои чердаки – казёнки реально не стало.
Твикс стал башлять нам бабло, даже Паяльнику. Потом мне вручил пейджер. Это было так круто, как если бы я съездил директору нашей школы на торжественной линейке по сопатке, а он бы утёрся. Втащить мне реально мечталось, он дрючил меня, когда я попадался на всякой мелочи, грозил выгнать, но это же был папа Галчонка.
Я тошнился на уроках, по случаю делал домашку, даже читал книжки: «Звёздные приключения Ники и Нуми», «Остров сокровищ», «Преступление и наказание». Просто потому, что так хотел Галчонок. А Галчонок моя судьба на всю жизнь.
Серёжа Газон
В один прекрасный летний день в Перунов бор, где я, Толстый и Паяльник чадили заграничными лисичками, взятыми на пробу, дурея от раскалённого соснового духа и безделья ожидания, переваливаясь на ухабах, как негритянки беременные, по просёлку в зелёном бурьяне заросшего колхозного поля медленно подъехали две чёрные девятки. Из одной вылез Саня Кривой (ударом молотка его левое глазное яблоко сползло вниз). Из другой вышли Твиксы. Голова одного как в горшке была в шапке из белоснежных, как парное молоко, бинтов. Все были серьёзны, а Саня Кривой скалился, как собака, жёлтыми мелкими зубьями.
Пусть я был шкет тогда, но нутром почуял, что сейчас эти уголовные элементы затянут наши молодые неокрепшие души в паутину