– Я думал над этим, Валерьян Вениаминович. По части ионизации атмосферы я еще более умный, чем вы, это моя специальность. Не так выглядят свечения от ионизации в атмосфере. Там полыхало бы что-то вроде полярных сияний, а не светлячки-вибрионы.
– Так то в обычной атмосфере, а у нас НПВ – все не так!
– Ну, можно подпустить насчет ионизации, – согласился Корнев.
– «Подпустить»… – с отвращением повторил Пец. – Вот видите, как вы… Может, все-таки снимем доклад? Не созрел он, чувствую. Что подостовернее – включим в ваш как наблюдательные феномены, без академического округления. А?
– Ну, Валерьян Вениаминович, вы меня удивляете. – Корнев даже раскинул руки. – Меня шпыняете за легкомыслие, а сами… Неужели непонятно, что дать эти загадки и факты просто как феномены, без истолкования в свете вашей теории НПВ – значит упустить теоретическую инициативу! Или вы полагаете, что если мы воздержимся от комментариев, то и другие последуют нашему благородному примеру, будут помалкивать до выяснения истины? Как бы не так, не та нынче наука пошла. И те, которые истолкуют, какую бы чушь они ни несли, будут ходить в умных, в знающих – а мы в унылых практиках, которых надо просвещать и опекать… Вот, – он подошел к столу директора, взял там текст аннотированной программы конференции, вернулся к дивану, – смотрите: на первом пленарном сразу после вас выступает академик Абрамеев из Института философии с докладом «Общефилософские и гносеологические аспекты исследования неоднородного пространства-времени». Сей старец послезавтра впервые окажется в Шаре, с НПВ он знаком по вашим же работам да по газетам; у нас любой монтажник имеет более ясный философский взгляд на это дело. Но доклад-то – его! Да звание – академик. А философия, как известно, руководительница наук. И что выходит?
– Ага, – сказал Пец, – действительно. В таком аспекте я не рассматривал.
– Вот видите. – воодушевился Корнев. – И вообще, вы для своего возраста и положения удивительно неделовой человек. Не пускаете в Шар корреспондентов. Шуганули тех деятелей катаганской литературы и искусств – зачем, спрашивается? Разве мы не нашли бы им несколько комнат повыше? Пусть бы себе творили, а заодно присматривались к нашим делам. Уверен, что у многих они вытеснили бы их прежние замыслы… Ведь это паблисити! А без паблисити, как известно, нет просперити.
– А надо?
– Что – надо?
– Да просперити это самое.
– Ну вот пожалуйста! – Александр Иванович снова развел руками: толкуй, мол, с ним, – и отошел.
– В детстве и юности, – задумчиво молвил Пец, – мне немало крови попортила моя фамилия, которая, как вы могли заметить, ассоциируется с популярным в южных городах еврейским ругательством…
– А, в самом деле! – оживился Корнев. – То-то она мне сразу показалась какой-то знакомой.
– …А