Один потаскушкин кавалер, взревновав ее, закричал:
– А любишь ли ты меня так, что выбросишь за порог своего выродка?!
Мать и выбросила сынка в сугроб. Проходили мимо люди, подобрали замерзшего – обратно внесли в избу. Думали, что точно он помрет. Пришла сводница-старуха, крестная мать, и одно прошамкала:
– Вот-вот кончится. Нет силы в нем даже на писк.
А малой не помер! Уже к лету он ходил, держась за стены – и не было ничего на нем, кроме драной рубахи. Когда же мать бросала его и уходила гулять, сосал плесневелые сухари, которые кидала она сыну, словно собаке. Ловил в избе тараканов и кормился ими.
Сердобольные соседи собрали ребетенку денег на одежку – но схватила те деньги мать и пропила.
Тогда одежонку старую собрали – но схватила ту одежонку и пропила.
Тем же, кто ее укорял, отвечала:
– Жду не дождусь, когда возьмут его черти!
Стал сын постарше, но все молчал, и думали – родился он немым. Ему уже тогда наливать пытались, ради потехи, праздные гуляки. Мать же, бывшая рядом, поддакивала:
– Пей, пей, может, раньше подохнешь от веселой водочки.
Сунули ему как-то стакан водки, он сбросил тот стакан на пол.
Таскала его тогда мать за волосья:
– Не смей стаканы полные скидывать! Крестная молвила:
– Хорошо ему просить милостню. Такому будут подавать.
И взялась мать учить его просить милостню. Наставляла:
– Выпрастывай руку за подаянием, плачь, скули голоском тоненьким, чтоб разжалобился всякий проезжий купец!
И выгоняла на дорогу перед трактиром. Он же от дороги отворачивался – и был нещадно таскан за волосья.
Сидел заморыш часто возле окна один-одинешенек. Все деревенские дети играли, он не шел к ним, не забавлялся в палочку, как многие, не прыгал по дороге, не лазил по яблоням.
Матери наказывали своим деткам:
– Пожалейте убогого. Подите, поднесите ему пряничков да орешков.
Дети приносили гостинцы и клали на подоконник. И зазывали играть:
– Пойдем, в рюхи поиграем, побегаем друг за дружкой.
Никуда он не ходил, не бегал.
Один нищий вечером зашел в избу. Ничего ему не сказал мальчишка. Тогда нищий стал искать хлеба, отыскал краюху и съел – молчал потаскушкин сын. Нищий полез на печь спать.
Наутро старик спросил:
– Что же ты, малой, ничего не скажешь на мой приход? Вот расхаживаю по твоим половицам и взял твоего хлеба, и на печь твою залез без всякого приглашения. Или ты в доме своем не хозяин?
Впервые подал голос пьянчужкин сын:
– Не мой это дом, дедушко! Ничего моего в избе нет. Ничего мне в ней не принадлежит. Вот сейчас живу здесь, а назавтра ты сможешь жить в ней!
Нищий, дивясь такому ответу, приласкал малого:
– Великую правду ты сказываешь. Не наше все, а Богово! Мы – путники здесь случайные, твари нагие – вот посидели, поспали, ушли… Наше ли дело делить Божие? Истинно, малой, недетский ум в тебе, не ребячьи