– Я это сразу поняла. Стоило только взглянуть на него… – Эмми едва заметно передернула плечами. – Бедная Мария Пиа.
– Интересно, почему она вышла за него, если так ненавидит? – задумчиво произнес Генри.
– Может, на самом деле она его и не ненавидит…
– Нет, ненавидит! Ты видела ее лицо там, в Инсбруке?
– Да, но…
– Мы пришли, – сообщил Генри.
Они остановились перед маленьким тесным магазином, над которым красовалась вывеска «Разные товары». Товары действительно были очень разными. Огромные упаковки спагетти и макарон всех форм и цветов теснились рядом с гирляндами детских туфель, связанных наподобие луковых плетенок; красочные открытки (куда без них) делили прилавок с миндалем в сахаре и сыром; пармская ветчина источала соблазнительный аромат рядом с наваленными кучей солнцезащитными очками; изящные бутылки кьянти свисали на крюках вперемешку с салями, мортаделлой и ботинками-снегоступами. В магазине стоял густой смешанный запах чеснока, пыли, сыра и лакричных конфет. И нигде ни малейшего признака сигарет.
Коренастая женщина за прилавком, в белоснежном, без единого пятнышка фартуке, взвешивала мясистые черные оливки на медных, начищенных до блеска весах. Ее волевое загорелое лицо было изрезано смешливыми морщинками, и она безостановочно болтала с покупателем – маленьким мальчиком в рваной полотняной кепке.
– Eccoli![11] – Роза Веспи бросила еще пару оливок на и без того уже полную чашу весов и ловко скрутила бумажный кулек, из которого начал вытекать черный сок, как только мальчик сжал его своими маленькими пальчиками.
– Синьора Веспи? – сказал Генри.
– Si, Signore.
– Non parlamo Italiano[12], – решительно вставила Эмми.
– Ah, Inglese?[13] – просияла хозяйка магазина. – Sigarette Americano, no?[14]
– Да, пожалуйста, – ответил Генри.
Волна черных нижних юбок колыхнулась над прилавком, когда Роза Веспи, нырнув своим крупным торсом под него, стала шарить в темных недрах. Раскрасневшаяся, с победным видом, она возникла вновь, словно Афродита из пены морской, с четырьмя пачками «Кэмела».
Генри протянул пятитысячную банкноту, которую недавно поменял в отеле. Роза закудахтала над ней и стала рыться в обшарпанном выдвижном ящике, служившем кассой, словно курица, раскапывающая червяка в пыли. В конце концов, не сумев наскрести достаточно бумажек и блестящих медных монет, она бодро улыбнулась покупателям, несколько раз повторила: «Momento, signore» и скрылась за дверью позади прилавка, которая вела в семейное жилое помещение.
Через открытую дверь Тиббету была хорошо видна гостиная – небольшая комната, загроможденная обшарпанной тяжеловесной мебелью красного дерева с набивкой из конского волоса и щедро украшенная пластмассовыми статуэтками шести или семи разных святых. Его внимание, однако, привлекли два других предмета. Первым