– Завтра, – сказал Фердинандо, – мы устроим балетный спектакль с участием всей челяди.
– А на папашу Геркулеса наденем львиную шкуру и дадим в руки булаву, – добавил один из его товарищей. И все трое разразились хохотом.
Сэр Геркулес не стал смотреть и слушать дальше. Он пересек холл в обратном направлении и начал карабкаться по высоким ступеням, испытывая боль в коленях при каждом шаге. Это был конец; отныне ему не было места в этом мире – под одной крышей с Фердинандо им не жить.
Его жена по-прежнему не спала; на ее вопросительный взгляд он ответил:
– Они издеваются над стариком Саймоном. Завтра наступит наш черед.
С минуту они помолчали, потом Филомена сказала:
– Я не хочу увидеть завтрашний день.
– Да, лучше нам его не видеть, – согласился сэр Геркулес.
Отправившись в свой кабинет, он во всех подробностях описал минувший вечер. Еще не закончив, позвонил в колокольчик и приказал явившемуся слуге принести ему горячей воды и к одиннадцати часам приготовить ванну. Закрыв дневник, вернулся в спальню жены и, разведя дозу опиума, в двадцать раз превышавшую ту, которую она принимала от бессонницы, подал ей со словами:
– Вот твое снотворное.
Филомена взяла стакан, но не выпила его сразу, некоторое время она молча лежала. В ее глазах стояли слезы.
– Помнишь песни, которые мы раньше пели летом sulla terrazza?[35] – Она пропела несколько тактов из «Amor, amor, non dormer piu»[36] Страделлы, голос ее дрожал. – И ты играл на скрипке. Кажется, это было совсем недавно, но на самом деле так давно, давно, давно. Addio, amore, a rivederti[37].
Она выпила снадобье и, откинувшись на подушку, закрыла глаза. Сэр Геркулес поцеловал ее руку и вышел на цыпочках, словно боялся ее разбудить. Вернувшись к себе в кабинет и записав последние обращенные