Первого сентября, слушая, как Билли Джо из «Грин Дэй»[6] умоляет разбудить его, когда закончится сентябрь, я мечтал, чтобы меня разбудили, когда закончится весь учебный год. В том, что это будет самый кошмарный год, я не сомневался. Более того, был уверен, что ничего на свете не способно развеять мысли о потерянном доме. Но как я ошибался!
За пару дней назрело столько вопросов, что голова пухла.
Чем заинтересовать Криворотова и Трифонова, если они хоть и на виду, но держатся обособленно? Как привлечь внимание Зои, раз она дружит с ними? Как отделаться от Поповой так, чтобы не обидеть, потому что та проявляла ко мне чересчур много внимания? Как сдержаться и не треснуть Дятла по башке и не нагрубить бабушке, отказываясь причесываться так, как хочет она?
Но больше всего беспокоила «нокиа». Потому что Яна продолжала писать.
Иногда неприятное и непонятное:
«Ане сегодня подсолнухи снились. Целое поле. Высокие, яркие, очень красивые. А потом прилетели какие-то птицы. Много-много черных птиц, и стали все кругом клевать. Она силилась их прогнать, но дотянуться не могла. Стояла внизу и махала руками, а они клевали и клевали. Так что головы подсолнухов стали падать на нее. Тебе когда-нибудь снились подсолнухи?»
«С каждым днем становится хуже», «Теперь это внутри тебя», «У людей в головах только кровь, боль и секс», «А хочешь, я скажу, о чем ты думаешь?», «Ты не оставишь меня, правда? Ты не оставишь нас? Кругом слишком много зла!»
Иногда страшное:
«Тебе никуда не деться», «Ночью кто-то ломился к нам в дверь», «Если так пойдет дальше, произойдет непоправимое».
А порой совершенно нормальное и адекватное:
«Пожалуйста, ответьте, это очень важно», «С папой что-то случилось?», «У нас продукты, между прочим, все кончились», «Что ты хочешь за помощь?», «Что вы хотите за помощь?»
И все в таком духе. В конечном счете я догадался, что это попытки хоть как-то достучаться до меня, вынудить отвечать. Психологическая атака. И она работала. А еще были звонки, и они нервировали даже больше. На третий день я таки сдался. Отвечать не решился, но придумал другое, как мне показалось, удачное решение.
Я подождал Трифонова на улице у входа в школу. Ночью прошел дождь, и все вокруг – и школа, и дорожка, и стадион, и даже асфальт под ногами – было покрыто серой туманной дымкой, поэтому я чуть было не пропустил его, а когда окликнул, он даже не взглянул в мою сторону. Пришлось самому бежать следом.
– Чего тебе? – Он притормозил на ступенях. В черном капюшоне толстовки, ссутуленный, руки в карманах, половина лица под банданой, взгляд недовольный.
– Дело есть.
– Может, потом?
Это его «потом» прозвучало почти как «отвали».
– Помнишь тот телефон, что ты у «хорьков» забрал? Желтый. Так вот, он не мой. Очень похож на мой, но не мой.
– И че?
– Он же чужой.
– Забей. «Хорьки» своего бы не отдали.
– Но ты бы мог узнать, где они его взяли.
– Делать мне больше нечего, – Трифонов возмущенно фыркнул. – Расслабься.