Сначала сворачиваем налево и попадаем в мужскую палату. Справа от двери находится самая настоящая тюремная параша. Закуток, отгороженный от остальной палаты барьером с метр в высоту. Прямо в полу дыра-«очко», а вокруг нее горы экскрементов. Над всем этим «добром» возвышается здоровенный, гориллоподобный, почти голый, только в сорочке до пупка пациент. Он мочится.
Смрад и зловоние необычайное. Палата длиною метров двадцать. Два ряда кроватей. Все заняты больными. Они занимаются обычными дурдомовскими делами. То есть, большинство лежат. Некоторые в кроватях сидят. Кто-то даже читает то ли журнал, то ли книгу. Дышать здесь было невозможно, поэтому полковник скомандовал нам на выход.
Через пару метров по коридору, на нас наскочила женщина, загородила дорогу и быстро-быстро, боясь, видимо, что мы убежим и не выслушаем, начала рассказывать, что ее преследуют инопланетяне. Причем так натурально, что если бы мы не помнили, где находимся, то могли бы поверить. Преподаватель, видимо, уже давно был с ней знаком, потому что доверительно что-то ей пообещал, и она ему поверила, а нас отпустила.
Далее свернули направо, и попали в женскую палату. Она была еще длиннее мужской. Если в мужской были окна и даже казалось светло, то здесь, если окошки и были, то наглухо зашторенные. Полумрак, воздух спертый. Панели стен выкрашенные сто лет назад какой-то серо-желтовато-зеленой краской. Местами потрескавшиеся и облупленные. Низкие, намертво прикрученные к полу, железные кровати. И серые, как попоны на лошадях, давно не стиранные, потрепанные одеяльца на обитательницах.
Наш доктор предложил пообщаться нам с больными. Я долго не думая, остановился возле первой кровати направо. На ней лежала и тихонько храпела дряхлая старушка, минимум лет ста. Через узенький проход, на соседней кровати сидела девочка, пятнадцати лет, как выяснилось при опросе. Она поступила сюда, сутки назад. После суицида. На левом запястье белела еще относительно свежая повязка. От неразделенной любви порезала себе вены. Резким контрастом ярко-красный лак на ее ноготках. Почти сохранившийся. Картинка эта резала глаза, никак не вписываясь в здешнюю серо-убогую обстановку.
Вот как, оказывается, бывает. Еще вчера она находилась среди счастливых сверстников. И по мгновенному повелению, все той же Ее Величества ДУШИ – оказалась здесь, в черной дыре, среди древних старух, которые, как мне показалось, провели в этой палате, всю свою жизнь.
– Сказал себе я: брось писать, но руки сами просятся.
Ох, мама моя родная, друзья любимые,
Лежу в палате, косятся, боюсь, сейчас набросятся,
Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.
Бывают психи разные, не буйные, но грязные.
Их лечат, морят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно, – все ходят без смирительных,
И все, что мне приносится, все психи эти жрут.
Куда