Штефан Ганн описывает другую модель отношения к пленным-славянам. Он пишет, что русские юнкера и офицеры, обращаясь к военнопленным, обычно говорили: «Эй ты, австрияк». Но так как среди военнопленных практически не было австрийцев (в том месте, где он находился), а имевшийся контингент ненавидел Австрию, то военнопленных-славян обижало такое обращение, особенно от русских. Ганн отмечает, что большинство солдат-славян Австро-Венгерской армии стремились к добровольной сдаче в русский плен, так как несмотря на антирусскую официальную пропаганду, подавляющее большинство были славянофилами, а следовательно, и русофилами [5, c. 205].
Вполне очевидно, что «наивное славянофильство», руководившее значительным числом чехов и словаков, добровольно сдававшихся в плен русским войскам, очень быстро выветривалось в лагерях и на принудительных работах. У основной массы военнопленных, только что избежавших смерти на поле боя, разочарование сменялось глубокой политической апатией, а у наиболее активных – вызывало протест против господствовавших в царской России порядков. Последнее обстоятельство являлось благоприятной почвой для роста антивоенных и революционных настроений [6, c. 55].
Как ни странно, русские офицеры и нижние чины, непосредственно общавшиеся с военнопленными, не всегда учитывали и использовали эти обстоятельства. Это – несмотря на то что в России, особенно в годы войны, самым активным образом была развернута панславистская пропаганда.
Поэтому на фоне неприятного – «ты, австрияк», т.е. «чужой» – обращение большевистских агитаторов – «дорогие товарищи» – означало признание «своим». Как следствие этого, «…в течение одного дня большинство из нас вступили в Красную гвардию», – вспоминает Ш. Ганн.
По дороге в лагеря, а об этом свидетельствуют воспоминания военнопленных, перемещавшихся в разные регионы Российской империи, описывается добросердечное отношение со стороны простых обывателей.
«Я попал в Троицкий лагерь, – вспоминает Ш. Ганн, – где было около 20 тыс. пленных разных национальностей – словаков, чехов, немцев, венгров, поляков, русинов и других. Мы не были приспособлены к жизни в таком жарком климате, и поэтому среди нас стали распространяться различные болезни – малярия, тиф и другие. Из лагеря мы ходили строить дороги и оросительные каналы. Позднее я и несколько других пленных попали на работу в крепость, расположенную в центре Ташкента. Я был рад этому, так как там условия жизни были лучше… Находясь в крепости и работая по ее укреплению, мы, пленные, почти не были связаны с жителями города» [5, c. 204].
Если на территории Ташкентской крепости, где находился Ганн, было только несколько русских офицеров и «обидчиками» выступали они, то Сенчек попал в лагерь в город Туркестан (расположен на территории современного Казахстана. – Т. К.). «После краткого пребывания в Ташкенте нас повезли на север, в Казалинск на