Так, в 1824 г. не по вине Пестеля закончились провалом так называемые «объединительные совещания» – попытка лидера Южного общества договориться с северянами о совместных действиях. В ходе этих совещаний Пестелю открыто предъявили обвинение в бонапартизме. «Главным предметом разговора было Временное Правление, против которого говорили наиболее Трубецкой, а также и Никита Муравьев. Они много горячились, а я все время был хладнокровен до самого конца, как ударил рукою по столу и встал», – показывал Пестель на следствии [25, с. 163]. По показанию же Трубецкого, перед тем, как хлопнуть дверью, южный лидер заявил: «Стыдно будет тому, кто не доверяет другому и предполагает в другом личные какие виды, что последствие окажет, что таковых видов нет» [27, с. 16].
Рассуждениями о «злодее» Пестеле наполнены и следственные дела, и позднейшие мемуары. Человеком, опасным «для России и для видов общества» называл его К.Ф. Рылеев [26, с. 174]. Подобные высказывания – не редкость и в других следственных делах. «Топивший» Пестеля на следствии Трубецкой не пощадил его и в воспоминаниях. «Образ действий Пестеля возбуждал не любовь к Отечеству, но страсти, с нею не совместимые», – писал он [30, с. 229].
«Антипестелевские» инвективы Трубецкого не были следствием его «демократической» борьбы с «авторитарным» Пестелем. Речь шла о том, кто – Пестель или сам Трубецкой – в случае победы возглавят Россию.
Впрочем, и сам Трубецкой абсолютным уважением среди участников заговора не пользовался. Организаторам восстания на Сенатской площади импонировали не взгляды и образ действий князя, а «густые эполеты» гвардейского полковника и высокие должности, которые занимал Трубецкой в армейской иерархии. Так, согласно показаниям Трубецкого, К.Ф. Рылеев был убежден: для дела восстания князь был «непременно нужен», «ибо нужно имя, которое бы ободрило». При избрании же князя диктатором Рылеев еще раз повторил ему, что его «имя» «необходимо нужно» для успеха революции [27, с. 6, 19].
«Кукольной комедией» назвал избрание Трубецкого диктатором ближайший друг Рылеева А.А. Бестужев [20, с. 443]. Участник событий П.Н. Свистунов размышлял в мемуарах: «Рылеев, будучи в отставке, не мог перед войском показаться в мундире: нужны были если не генеральские эполеты, которых налицо тогда не оказалось, то по меньшей мере полковничьи» [18, с. 171]. Неудавшийся же цареубийца П.Г. Каховский и вовсе предполагал, что диктатор был «игрушкой тщеславия Рылеева» [23, с. 347].
Трубецкой тоже не верил Рылееву – и не открывал ему своих планов.
Между тем и у Пестеля, и у Трубецкого, и у Рылеева существовали прочные связи с армейской верхушкой и высшими чиновниками, недовольными российскими порядками и желавшими перемен. И если бы накануне восстания заговорщикам удалось договориться, история России могла бы пойти совершенно по другому пути.
Исследователи