Итак, новое различение. В чем оно состоит? В том, что действие берется как элемент происходящего в более широком временном горизонте, но притом более специфически, как элемент определенной фигурации действий, которая может быть процессом, системой, цепочкой действий и т.п. Поэтому на вопрос: «Что произошло?» – мы уже не отвечаем: «Окно открыли», но говорим: «Такой‐то потерял важные документы: открыл окно и не уследил за ними, когда ветер закрутил бумаги». Цельное действие по-прежнему элементарно, но «что» действия определяется уже по-другому, по результату того первого движения, которое привело к цепочке следствий, в производство которых вмешалась безличная и случайная каузальность природы. Она смешалась с умышленным поступком, но что было преднамеренно сделано? Был ли умысел терять документы? Разумеется, нет, хотя, как мы видели, было (возможно) признание в ретроспективе своей вины. Но это еще полдела.
Пока речь идет о конкретном, прямо определяемом следствии действия, это значит, что само действие переопределяется сообразно результату. Но у этого переопределения есть две стороны. Одна сторона – временна́я. Проследив цепочки следствий, мы обнаруживаем, что элементарный акт – совсем не то, чем представлялся на первый взгляд40. Чем у́же временной горизонт, тем более простым видится событие действия. Можно также сказать, что временно́е оборачивается пространственным. Простое действие ситуативно близко, неотъемлемое от тела действующего, оно совершается в той области, которую в американских переводах Альфреда Шюца называют the world within immediate reach – мир в пределах непосредственной досягаемости. Дж.Г. Мид назвал ее manipulativearea – областью, до которой можно буквально дотянуться. Но в первоначальных, немецких