Огромное поместье, оставшись без любимого наследника, словно вздохнуло и замерло в недоумении. Слуги толклись взад-вперед, будто не понимая, что им делать и как ходить. Графини утешали друг друга, договаривались не плакать, но тут же обе этот договор и нарушали, заливаясь слезами.
– Право же, – удивленно восклицал шут, – сезон дождей позади, все живы, а два прекрасных лица так мокры, что я, пожалуй, поищу зонт, как бы меня не залило!
И обернувшись к дверям, звонил в бубенчики на своем колпаке:
– Эй, слуги, несите тряпки, и зовите каменщиков! Здесь так сыро, что придется перестилать полы!
Графини грустно улыбались стараниям Енота, но плакать не переставали.
Вечером они уселись друг против друга в саду, и тихо вздыхая, слушали грустные любовные баллады шута Кристиана. Он выводил их сладким, кристально-мелодичным голосом не похожим ни на мужской, ни на женский.
– Должно быть, так поют святые бесполые ангелы! – шептала маленькая графиня, нежно улыбаясь.
Некоторое время спустя дамам фон Готтен гонец доставил письмо от сына и брата, в котором Готлиб-Ян умолял их не беспокоиться понапрасну о нем, уверяя двух дорогих существ в своей сохранности и довольстве. Это развеяло тоску графинь, они повеселели, и госпожа Анна решила собрать пышный бал в честь святого Иоганна, и хотела всенепременно видеть на нем заезжего князя – поляка Вацлава Ксешинского, о котором уже была наслышана от знатных соседок, как об отменном красавце и кавалере самой благородной крови.
– А это должно быть очень интересным! Я еще никогда не видала польских князей! – говорила Анна дочери, и та как-то вяло соглашалась.
– Да что с тобой, дитя мое? – вопрошала мать, заглядывая Марии в глаза.
– Ах, сударыня, у барышни модная юношеская меланхолия! – закатывал к потолку глаза Кристиан, на что Анна сердито взмахивала белой холеной рукой:
– Пошел прочь, гадкий шут!
– Нет-нет, мама, он останется! – вскидывалась Марихен, но тут же смущалась.
– Нет, он уйдет! – настаивала, сердясь, Анна.
– Как изволит сударыня! – кланялся карлик, нехорошо улыбаясь – Поеду на охоту, травить крыс! Эй, конь мой верный! – щелкал он пальцами, и Локи, весело виляя хвостом, подбегал к нему, лизал в лицо, подгибал мосластые ноги, и шут уезжал на доге, крича:
– Ату его, ату!!!
Анна провожала его взглядом и восклицала:
– Как же он стал дерзок и непочтителен! Бесспорно, шут должен быть остер на язык, но ведь не настолько!
– Мама, он же ничего не сделал! – тихо качала головой Марихен и грустно смотрела вслед карлику на собаке.
– Не пойму, что ты его защищаешь! – говорила Анна, внимательно присматриваясь к дочерия: – Это же просто игрушка, шут!
– Но ведь он живой! Он не может быть игрушкой! – возражала девочка,