Неожиданно для всех, внутреннее исследование показало наличие мрачного количества веществ, самых полярных свойств, в трупе дитя божьего. Я запросил их расшифровку. Через некоторое время высшие уровни нашей духовной организации передали мне полный список. Остановив липкими пальцами маятник и прогнав единственную живорожденную женщину, я решил принять каждое из них на протяжении и провести одну ночь (полярную?) в аду.
– Привет, Артюр.
– Привет.
Я все еще там, где выкидышем родилась во тьму первая строчка этой книги-в-книге.
Я открыл ее первым.
Я искал в ней бесконечное заклинание детства.
Артюрово детство / Интерлюдия к вылуплению
Здесь ничего, ничего мне не принадлежит, кроме разума.
Ночь кормления, пальмовая ветвь которой заразила его шествием от обратного, променяла повествование на танец голой и излишне нанюханной девы (близнецов, стрельца?).
Ангел ли, но последнее, во что одета эта – кокаиново-белый пеньюар. Стриптиз, задирание подола синхронны блюзу Кобейна на порванных струнах, уже знавшему, чем все закончится. Ее длинными ногами само детство садится на мои колени и раздвинув их, вытворяет то, на что никогда бы не было способно. Кто-то выключает свет. Вскрики на мое ухо, мокрый шепот, вздохи, краткие паузы и пронзающие стоны; на фоне играет один из фирменных сетов Hôtel Costes. Рано или поздно стеклянный стол лопается под ней и распадается на восхитительные детали, но она зачем-то продолжает ерзать в осколках, исследуя стойкость к бедламу, cвою кровопотерю.
Так я утверждаю жизнь через ее пугающее блядство. Классика жанра, что я придумал сам.
Фрикций губами ото всей творческой, выдрессированной (бла-блаблаблабла) и богоугодной пиздобратии ему мало; ему попались еще одни, трезвые. Изменить положение единого духа комнаты ему требовались время и внимание. Простая поллюция разума обрекла бы несопоставимое количество любовников на отогревание их воспоминаний. Даже не слово, а мысль моя – как устричный нож в психологической аутопсии. На грубый замер, и грань моего рассудка тоньше среднего по отелю. Но я ведь я джанк, со мной должно быть сложно.
Я здесь не для того, чтобы высказаться, я здесь для презрения объемом с мизантропию всех, кто сгорел на самой середине пути. Кто знал о собственном