на свое участие, на свою сопричастность определенным социальным мирам и отношениям в них. Ответить на вопрос, «чье сознание «я»?», значит указать, к какому пункту и к какой части социального целого нужно отнести это «я». Факт социальной природы сознания традиционно признавался в русской философской мысли. Так, С. Н. Трубецкой отмечал, что «я по поводу всего держу внутри себя собор со всеми». Однако, говоря о соборности сознания и самосознания, важно помнить, что для человека важно не только «собор со всеми держать», а и найти свое место в соборе. «Я» не изолированная сущность, не бездомно и не заброшено в мир – оно через систему сопричастностей укоренено в мире. Но оно и не растворено в нем. «Обнаруживается, что “я” не отрезано или не отвешано только по объему, а вплетается как “член” в некоторое “собрание”, в котором он занимает свое, только ему предназначенное и никем не заменимое место. Предназначение имярека в целом – в конечном итоге, во всецелом, в «мире» – предопределяет его
haecceitas, хотя еще не решает вопроса о невозможноти его
quidditas»
[16]. Или, как писал Г. Зиммель, «…развитие каждого человека… является как бы пучком разной длины линий развития, расположенных в различных направлениях. Однако не в этих частичных совершенствованиях, но лишь в значении их для развития или, скорее, как развития непреодолимого личного единства – состоит процесс культуры человека. Выражаясь иначе: культура – это путь от замкнутого единства через развитое многообразие к развитому единству»
[17].
Но личность может застревать на частичных совершенствованиях, замыкаться в замкнутых единствах. И тогда сопричастность и энергия заблуждения становятся ловушкой. Человек начинает жить и действовать от имени и во имя. Им начинает двигать «осознанная необходимость», долженствование внешнего надо. И человек оказывается неответственным за происходящее, в том числе и творимое лично им самим. Так надо! И человек невменяем. Он отгораживается от вменяемости и вменения. Его разум тратится на то, чтобы доказать, что рассуждать нечего, раз надо. Надо делать то, что надо. Так создается питательная среда самозванства.
Сопричастность становится представительством, следствием чего является не ответственность мыслей и действий, а обратное. Как писал М. М. Бахтин, в этом случае поступок становится «неоправданно горд»[18]. Сопричастность выплескивается гордыней, единством сопричастности гордости и гордостью сопричастности. Человек начинает сознавать себя винтиком некоей машины, оправдывающей его существование.
«Вы претендуете на звание представителей идеи; постарайтесь иметь идеи, это будет лучше», – писал П. Я. Чаадаев. Скрываясь и растворяясь в представительстве, в безликой толпе man человек утрачивает свое главное и высшее качество – ответственность. Тенденция ухода от ответственности – главный мотив любого коллективизма. Истинное сообщество – сообщество ответственных личностей, а не множество обезличенных существ. Коллективизм
