Беркович подошел ближе, в толпе послышались возмущенные возгласы, и Наташа схватила мужа за руку.
– Не подходи, – сказала она. – Хочешь, чтобы тебя побили камнями?
– Я должен посмотреть на материал, – тихо сказал Беркович. – Может, Христос просто нарисован на воротах?
– Он двигается, ты сам видишь! Вот – наклонился вперед…
– Вижу. Но мы стоим довольно далеко, а вблизи может быть иначе.
К Берковичу приблизился грузный мужчина лет пятидесяти и сказал неожиданно высоким голосом:
– Вижу, вы не местные. Из Иерусалима?
– Из Тель-Авива, – сказал Беркович. – Я сержант полиции Борис Беркович, это моя жена Натали. Вы – Азам Бруни?
– Я Азам Бруни, – кивнул хозяин. – Пойдемте в дом, я отвечу на ваши вопросы. Все так удивительно…
В дом они прошли через черный ход, обогнув участок кругом. Увидеть Христа вблизи Берковичу так и не удалось.
– Здесь нет проекторов, – сказал Бруни, когда гости угостились чаем с пирожными. – И ничего на воротах не нарисовано. Знаю я ваши мысли. Это истинное Явление, вот что я вам скажу.
– Почему вы не хотите, чтобы я осмотрел ворота вблизи? – спросил Беркович. – Вам же нечего скрывать.
– Завтра днем, когда люди разойдутся – сколько угодно, – твердо сказал Бруни. – Сейчас – нет. Я беспокоюсь о вашей безопасности, поверьте. Я уж не говорю о том, что вы задеваете и мои чувства…
– Я вовсе не хотел вас обидеть, – кротко сказал Беркович. – Хорошо, мы придем завтра утром.
Ночь Борис и Наташа провели в деревенской гостинице, которая чем-то была похожа на среднеазиатский караван-сарай, но – с холодной и горячей водой, душем и всеми прочими благами цивилизации. Позавтракав фалафелем в ближайшем кафе, они отправились к дому Бруни, где в дневные часы почти никого не было – лишь на углу стояли странные личности, то ли паломники, то ли блаженные.
При дневном свете ворота оказались совершенно обычными, стандартными, точно такие Беркович видел в Герцлии, Раанане и других городах, где богатые израильтяне строят виллы, обнося их забором и запираясь от посторонних. Бруни, судя по всему, не был бедняком. Ворота были покрашены масляной краской светлосерого цвета. Беркович провел пальцем по металлической поверхности. Обыкновенное покрытие, никаких нанесенных поверх рисунков, в некоторых местах краска успела облупиться, обнажив другой слой – такой же серый и неотличимый от наружного.
Сержант отошел подальше, всмотрелся, кивнул в ответ на свои мысли и обратился к стоявшему у ворот мальчику лет двенадцати, сыну Азама Бруни:
– Ответь-ка на пару вопросов. Ворота давно красили?
– Недели три назад, – подумав, сказал мальчик.
– Я могу посмотреть на краску? Не эту, а старую, которая была раньше?
Мальчик смутился и даже отошел от Берковича на шаг.
– Ну… – протянул он. – Отец выбросил банку, потому что…
– Почему? –