Мужчины же обеспечивали семью всем, и хоть в нашей семье именно женский труд приносил доходы, ведь цветы – предназначались в основном для женщин, да и выращивание их – женский труд, считалось, что на поле больше мужской работы, чем женской. Власти называли имя отца, когда благодарили за производство галлий, хотя я считала – заслугой матери.
В семьях кроксов секс не был основой семейной жизни, но я видела, каким окрыленным и довольным ходил отец после ночей в спальне матери, иногда задумываясь о том, что именно происходило между ними за закрытыми дверями спальни, но никто не объяснял. Мама эту тему считала запретной, а отец намекал, что когда решит вопрос брака, мне все расскажет муж. Чем они могли заниматься в спальне, я могла лишь отдаленно догадываться. Было легче думать об этом как о разговорах, ведь секс – не основа, и не является необходимой потребностью нашего организма, а деторождение – необязательное. Население планеты позволяло не рожать вообще, но моя мама любила детей, поэтому помимо пяти своих, которых она выносила сама, у нее еще была я – ребенок из пробирки. Мама с благоговейным трепетом вспоминала, как они с отцом отправились выбирать меня в центр, где и хранился ряд ДНК, тогда ребенка из пробирки не каждый мог себе позволить, услуга была доступна только для элиты кроксов, поэтому лишь достаточно разбогатев, обзавелись мной. Она рассказывала, как долго всматривалась в различные коды, пока не увидела мой. Говорила, что тут же почувствовала покалывание в пальцах, сразу же решив, что именно этот набор цифр, так помечался в каталоге ряд ДНК, и должен стать ее ребенком, а спустя пять месяцев, она несла домой орущий комок, ее долгожданную доченьку.
Когда я спросила маму, почему она не хотела родить сама, быть может, я не была бы «неполноценной», она отвечала:
– Милая, мне было уже сто лет, я устала, а Иоф хотел детей, поэтому мы и обратились за помощью, и я ни разу не пожалела, ни разу. Ты для меня такая же, как и другие дети.
Так получилась я. Младшая из шести и единственная неполноценная. Неполноценность сделала меня более замкнутой, и хоть мама пыталась окутать меня заботой, я не до конца верила, что она любит меня также как и остальных детей, а может, сказывалось порицание, которым нас чрезмерно одаривали, и все же я чувствовала заботу и нежность.
Сейчас же ничего этого нет… Все потеряно безвозвратно, а моя жизнь не стоит и арка, пока я не стану идеальной рабыней.
***
Смотря в маленькое окошко своей комнаты, где еще десятеро таких же девушек, как и я, хочется не просто плакать и биться в истерике, а выть, как ранней зверь, которого против воли посадили в клетку, оставив влачить ничтожное существование бесправного существа. Белоснежное пятно за окном, такое же мертвое и не несущее в себе жизни, как и состояние души большинства здесь. Планета-ледник.