Тут я поймал на себе взгляд Воськи. Он оторопело наблюдал за мной, позабыв про свой утренний туалет.
– Отдыхайте, господин нуониэль, – с опаской сказал он, и, не сводя с меня глаз, продолжил бриться. – Всё будет в порядке!
Так я и узнал, что нуониэлями называют существ, у которых вместо волос веточки деревьев на голове. Если ты не помнишь сам себя, то либо тебя здорово тюкнули по голове, либо ты был такой отъявленной дрянью, что твой разум отказывается вспоминать прошлое, предлагая начать всё сызнова.
Я сидел среди мешков с припасами, шкур и прочего походного хлама и пытался понять, не могу я вспомнить былого или не хочу. Воська, должно быть, решил, что я ищу свои пожитки. Он вытер бритое лицо, запрыгнул на телегу и подвинул ко мне тяжёлый сундук, к низу которого были прибиты два небольших колеса и две длинные рукояти. Скорее всего, он предназначался для того, чтобы его катили перед собой как садовую тачку.
– Ваше добро, – сказал Воська. – Всё сохранено в особливом порядке. Желаете осмотреть?
Я медленно кивнул. Воська повернул щеколду на крышке и отворил сундук.
– Здесь у нас запасной плащ, – сказал он, доставая перетянутый тесьмой тёмно-зелёный кулёк. – Стираный. Есть обмотки для ног. Вот накидка из лисьей шкуры. И ещё несколько кульков с сушёными травами.
Он подал мне один из кульков. Я развязал его и пощупал сухие листья. Эта потемневшая труха не имела запаха и легко рассыпалась вокруг, подхваченная степным ветром. Завернув траву, я отдал её Воське. Слуга снова запустил руку в сундук.
– Вот несколько пустых бутылочек, размером не более пальца. А вот
это для письма, – деловито сказал он, достав коробочку с расщеплёнными тростинками и грязную чёрную бутылку с тушью. – Всё сохранено и содержится в порядке. Можете быть спокойны.
Он закрыл сундук и отрыл из-под шкур большой берестяной футляр. К футляру был приделан ремень: вероятно, столь большую вещь предполагалось носить за спиной. Воська снял крышку с футляра и подтащил его ко мне, чтобы я сам достал оттуда свои вещи. Внутри я обнаружил берестяные и папирусные свёртки. Я аккуратно вытащил один из них и развернул. Лист полнился неясными знаками. Эти символы, сложенные из нескольких пересечённых линий, походили на маленькие чёрные звёздочки. Я вглядывался в текст, но не понимал смысла знаков. Мысль, что писал это скорее всего я, тяжело отзывалась в моей душе тоской. Я достал папирус побольше. Это была карта. Береговые линии, поселения, реки, горы, леса и болота, детально отмеченные пунктирные линии дорог. Карты разных местностей с многочисленными пометками всё теми же столбцами из иероглифов, походивших на чёрные звёздочки. Карты показались мне если и не знакомыми, то какими-то родными.
Я долго сидел, глядя на карту, и пытаясь что-нибудь о себе вспомнить. Сердце застучало сильнее, а