Сильная душевная боль при виде такой картины пронзила мою и без того некрепкую нервную систему, на глаза выступили слёзы и от всё усиливающегося чувства утраты я шептал:
– Что вы сделали, твари?
Затем мой голос стал ещё громче:
– Что вы сделали?… Твари!
И наконец, я окончательно отдался захлестнувшей меня истерике и со слезами на глазах я проорал:
– ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С МОИМ САДИКОМ, ТВАРИ!
Долго и беззвучно рыдал я на остатках погребов от увиденного мной варварства. Никто не услышал меня и не увидел – и, слава богу, не хочу, чтоб меня видели слабым и беспомощным. Наконец я взял себя в руки и проследовал по каменным ступенькам с погребов на дорожку. По которой пошёл к дому Вадика Томишевского и сел около него на скамейку, приводя мысли в порядок. И тогда я в первый раз осознал, что мир моего детства окончательно и бесповоротно умер.
Через полчаса из магазина на проспекте Ленина вернулся Вадик с сумкой, груженной продуктами. Увидев меня, он сказал:
– Здоров, дружище! Как ты тут?
– Да вот! Сижу и охреневаю от того, что сотворили с нашим двором.
– Так уже давно тут так. С тех пор, как этот лось Груздев, что теперь в бывшей хате твоей бабушки живёт, решил тут гхараж построить, всё пошло под откос.
– И неужели никто не вписался за наш двор? Даже турник и тот убрали?
– Да вмешивались, пытались, а толку? Да и на кой теперь эта детская площадка уже нужна, сам подумай Саш! Мы все давно выросли, а новых детей тут никто не завёл – старые соседи только недавно поумирали, а новые только недавно въехали.
– Остаётся только надеяться, что когда они заведут детей, всё станет по- старому.
На это Вадик ничего не ответил, и мы направились домой. Да и мне не хотелось уже разводить пустопорожнюю философию на тему «Как нам обустроить родную Горплощадку».
Затем я отнёс винца Алисе Максимовне – единственной нашей старой соседке, которой удалось пережить стариков нашего двора и дожить до наших дней. Её квартира никогда не менялась за всю её жизнь. Все атрибуты советской квартиры, включая радиоточку, из которой вместо Маяка вещало на украинском сонное УР-1, типичные для той эры мебель, книжный шкаф и даже обои и занавески, не говоря уже о входной двери – всё это делало квартиру Алисы Максимовны последним бастионом Советского Союза, окружённого железными дверями новых хозяев, принадлежавших уже к другой эпохе и заменивших нас и бывших соседей и не желающего сдавать своих позиций. Алиса Максимовна по-украински расспрашивала меня о моих делах, делах родителей, нашей бабушки и рассказывала о себе, а я по-русски отвечал ей на все её вопросы и расспрашивал о ней, о судьбе наших бывших соседей,