Вероника, вопреки ожиданиям, оделась очень легко – в упомянутое выше белое короткое платье и туфли на высоких тоненьких каблучках.
Я не удержался:
– Интересно, как это ты собираешься на таких каблуках спускаться с нашей горы? Ты ведь сразу клюнешь носом и покатишься вниз колесом до самой деревни!
– Я так оделась, чтобы тебе показать – годится или нет для прогулки по городу?
– В городе-то годится. В таком виде можно и в театр пойти – сейчас свободные нравы и правила!
– Вот и пойдём!
Она прокрутилась вокруг своей оси перед зеркалом.
– Вообще-то, у нас другая цель. Впрочем, если будет время, почему бы и не сходить.
Надо порадовать девушку, подумал я, вспомнив увещевание мудрого Пафнутия. Ей хочется покрасоваться на публике и надо «уважить» это невинное желание. Вот только платье слишком откровенное – пока доедем до города, местные будут во всю лупить глаза и потом судить-перемывать на все лады.
Как-то я процитировал ей строчку из Маяковского, что «лучшая в мире одёжа это бронзовость мускулов и свежесть кожи». Веронике очень понравилось мнение большого поэта и большого ценителя женской красоты, совпадавшее, между прочим, и с моим.
С тех пор она не упускала возможности продемонстрировать миру и мне свои достоинства – прежде всего длинные стройные ноги, абсолютно гладкие и покрытые бронзовым загаром.
Восхищаясь, я не раз сравнивал её с мифической лесной девой или древнегреческой богиней охоты Артемидой. Теперь она воспринимала это как должное, не кривилась в недоверчивом возмущении, напротив, старалась придерживаться заданного стиля.
В автобусе на нас смотрели все. Для деревенских мы были большим событием, способным конкурировать с американским сериалом. Взгляды были вполне доброжелательные, без той вечно похмельной озлобленности, характерной для жителей Бухалова.
Видимо, сказывалась бóльшая близость к земле, к простым каждодневным трудовым заботам, требующим трезвого ума и позитивного отношения к природе и людям.
В этом я ещё раз убедился, когда мы сели в электричку. По косоватым и неприязненным взглядам некоторых людей, заполнивших вагон, я понял, что они принадлежат незнакомым мне обывателям посёлка.
Подтверждением тому стало изменившееся поведение Вероники. Она взяла меня под руку и теснее прижалась.
– Может, перейдём в другой вагон? – тихо спросила девушка несколько дрогнувшим голосом. – Тут весь бухаловский гадюшник собрался!
– Ну, вот ещё! Либо мы зайцы какие, чтобы бегать туда-сюда по вагонам.
Из наблюдавших нас людей, особенно пристальным, немигающим и зловещим взглядом Нагайны, выделялась такая же изысканно красивая, как упомянутая киплинговская кобра, женщина околобальзаковского возраста, сидевшая лицом к нам тремя сидениями впереди.
– Это