Россия и современный мир №2 / 2014. Юрий Игрицкий

массовых ожиданий больших перемен породила уже первая в 1980-х годах смена власти, когда во главе партийного и государственного руководства оказался Ю.В. Андропов. Эти ожидания едва ли можно назвать ожиданиями либерализации режима; скорее, то были разнонаправленные устремления, общим знаменателем которых была неудовлетворенность в самых разных слоях общества status-quo брежневской эпохи. Первые шаги Андропова – весьма ограниченные по масштабам чистки в среде номенклатуры, отдельные громкие отставки и кампания по «укреплению дисциплины» и «наведению порядка», не слишком проясняли суть программы нового лидера, но, очевидно, вполне отвечали общественному настрою. Сегодня можно только гадать, была ли вообще у Андропова продуманная программа преобразований. Но он, несомненно, лучше чем кто бы то ни было в Советском Союзе начала 1980-х годов видел те узлы коммунистической системы, дисфункция которых может привести к ее крушению. Свидетельство А.И. Вольского, согласно которому Юрий Андропов вынашивал план ликвидации деления СССР на национальные республики [Вольский 2006], показывает, что преемник Леонида Брежнева был глубоко озабочен наличием встроенного в систему механизма ее саморазрушения. Механизм этот был далеко не единственным, но вполне логично, что казавшийся многим фиктивным принцип договорной федерации, вызывал у Андропова наибольшее беспокойство. Другой вопрос, что время для попытки ликвидации деления СССР на 15 национальных республик к началу 1980-х годов, скорее всего, уже было упущено. Без радикального и долгосрочного ужесточения режима осуществление такой попытки могло бы закончиться системной катастрофой.

      О понимании Андроповым многих системных угроз и о том, что у него нет глубоко проработанной программы их преодоления, свидетельствовало и беспрецедентное признание генсека на июньском (1983) пленуме ЦК: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, неполностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок» [Андропов 1983, с. 245]. Судя по всему, огромный объем информации, которым обладал бывший руководитель КГБ, позволял ему реалистично оценить, насколько не соответствуют масштабам социальных и национальных проблем существующее экспертное знание и те теоретические конструкции, которыми оперируют советские обществоведы. Появившийся в апреле 1983 г. так называемый Новосибирский манифест – полузакрытый доклад Т.И. Заславской «О совершенствовании производственных отношений социализма и задачах экономической социологии» [Zaslavskaya 1989, с. 158–184], в котором, кстати, уже присутствовало и слово «перестройка», вполне может рассматриваться как теоретический прорыв, еще более подчеркивающий, однако, ограниченность экспертного обеспечения намечавшихся преобразований. Слабая экспертная проработка и инкрементализм отличали и большинство политических