Своим Отцом Меня зови
И за любовь своей душою
Воздай мне с детской простотою
Священным пламенем любви» 42.
Сравнивая эту речь с клятвой Демона, можно заметить, что Бог говорит о том, что Он уже дал человеку весь мир вместе со Своей любовью и ждет от него только ответной любви, а Демон обещает Тамаре чудеса и власть над миром в обмен на ее любовь. Он ведет себя в полном соответствии с предписанной ему христианской традицией ролью соблазнителя, как бы мы ни понимали его клятву – как искренне излияние «нечеловеческих» чувств или коварно сплетенную сеть соблазна.
Таким образом, «Демон» в последних двух редакциях (и особенно в последней) оказывается в ряду «религиозных» поэм своего времени, авторы которых романтическому богоборчеству, нередко осуществляемому на библейском материале, противопоставляли апологию христианской веры и традиционной морали. Пользуясь выражениями современного Лермонтову критика, приведенными в начале этой статьи, специфику его «Демона» можно определить как «смешение вымысла с истинною религиею» в «формах» романтической поэзии.
Диалектичность природы в творчестве Лермонтова
…А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,
Такая пустая и глупая шутка.
В статье исследуется противоречивость изображения природы и ее взаимоотношений с человеком в творчестве Лермонтова. На материале лирики, поэм «Мцыри» и «Демон», а также романа «Герой нашего времени» анализируется стремление человека слиться с природой как вечной и незыблемой ценностью бытия и выявляются причины, делающие это единение невозможным.
Ключевые слова: природа, пейзаж, нравственная опора, родина, гармония, вражда, смерть, красота, душа, Бог, судьба, вера и неверие.
Janchenko E.E. Controversy of the representation of nature in the oeuvre of Lermontov
Summary. The article concerns the controversy of the representation of nature and its relationships with the human being in the Lermontov’s lyric poetry, poems «Mtsyri», «Demon» and novel «The Hero of Оur Time». A human aspiration to merge with nature as enduring and inviolable value and the reasons for impossibility of this unity are educed.
Как бы ни пытались доброжелательные исследователи вернуть Лермонтова в лоно православного мироощущения и примирить его с Творцом, трудно найти в русской литературе XIX в. строки, проникнутые бóльшим холодом одиночества и богооставленности. Их можно сравнить, пожалуй, только с размышлениями Свидригайлова о вечности как тесной баньке с пауками по углам. Приведенные строки логично завершат стихотворение, в котором одна за другой перечисляются все обманные «прелести» реального мира, для того чтобы отринуть их за бессмысленностью и эфемерностью («некому руку подать», «что пользы напрасно и вечно желать», «что страсти?», «любить? но кого же?..»).
Но человеческая душа не может жить в безвоздушном пространстве пустоты и абсурда, когда, говоря словами великого лермонтовского предшественника, жизнь – «насмешка неба над землей». (Характерно, что созвучная лермонтовской мысль у Пушкина подается как вопрос, прямой ответ на который показательно отсутствует, а косвенный можно увидеть в последней строке «Медного всадника» о том, что «хладный труп» Евгения «похоронили ради Бога». У Лермонтова же мрачное отчаяние в «И скучно, и грустно», по-своему программном стихотворении, утверждается как единственное возможное отношение