Даше Журавлёвой повезло. Взлелеянная любовью родителей, она благополучно выросла в малоизвестном городке с романтичным названием Солнечный Остров, утопавшем в вишнёвых садах где-то среди бескрайних степей юга России. Этот городок удачно расположился между оживлённой федеральной трассой и железной дорогой. Шум автомагистрали с одной стороны и пронзительные гудки паровозов с другой стали для жителей такими же привычными, как пение птиц на рассвете летом и беспрестанная слякоть зимой.
К счастью, здесь был расположен один из самых крупных консервных заводов – выстроенный ещё после войны, модернизированный десяток лет назад и обеспечивавший стабильным заработком добрую половину жителей города. Рабочий ритм здесь поддерживался круглый год, несмотря на то, что сам Солнечный Остров, похожий на тысячи таких же небольших российских городов, был тихим, пыльным и традиционно провинциальным.
Самыми оживлёнными здесь были две параллельно расположенные улицы, на которых теснились однотипные пятиэтажки с магазинами, аптеками, банками и ресторанчиками. Улица Ленина вела к железнодорожному вокзалу с автостанцией, затем поворачивала под углом сто двадцать градусов и упиралась в территорию больницы. На улице Кирова находились дом культуры с застеклённым фасадом и городская администрация. Здания советских времён, окружённые полусухими голубыми елями – такими же старыми, как и сами сооружения, – выглядели монументальным. Между ними стоял помпезно высился бронзовый памятник на постаменте, позеленевший от времени и давно полюбившийся голубям.
На клумбах, украсивших широкую площадь, давно ставшую местом городских гуляний, летом цвели традиционные розы, весёлые разноцветные петуньи и кроваво-красные сальвинии. Каждое утро старый садовник, он же по совместительству завхоз в администрации, поливал из шланга цветы и громко ругал местных хулиганов, швыряющих в клумбы окурки и пустые пивные банки. К нему привыкли так же, как к памятнику, не обращая внимания на ругань. Зимой площадь становилась безжизненной, старый садовник отдыхал.
Но главной достопримечательностью города был, конечно, базар. Он начинался сразу за площадью, тянулся вдоль широкой улицы с двухэтажными магазинами, парикмахерскими, современным супермаркетом и заканчивался возле федеральной трассы. Это было удобно – к нему неизменно сворачивали проезжающие мимо города отпускники, рассчитывая выгодно запастись дешёвыми фруктами и овощами по дороге к морю. Кроме того, каждое раннее утро съезжались сюда жители окрестных деревень – продать урожай, купить необходимое, узнать новости. Для них это был настоящий центр мира среди широко разбросанных по степи деревень, соединявший между собой невидимыми нитями даже самые отдалённые поселения.
Особенно оживлённо здесь становилось, когда разворачивались осенние ярмарки, собирая сотни людей. Весь городок в это время был загромождён припаркованными машинами – от стареньких жигулей до иномарок. Проезжавшие по своим делам мимо города считали своим долгом непременно заехать на базар, потолкаться среди беззаботного торгующего люда и с лихвой насытиться настроением провинциальной безыскусности, прежде чем снова окунуться в деловую суету больших городов.
Жизнь в Солнечном Острове была неторопливой и по-сельски однообразной, она оживала весной, с наступлением садово-огородного сезона, и сбавляла темп с приходом холодов. Бережливые горожане трепетно относились к урожаю и не давали себе покоя, пока последняя ягода не была определена по назначению – закатана, заморожена, перетёрта с сахаром. Особенно любимы здесь были вишни. Они росли по всему городку, куда падали на землю косточки, обильно плодоносили, закрывали дома от палящего солнца. Когда приходила пора, сбор вишен в Солнечном Острове становился значимым событием. Считалось дурным тоном не выйти с ведром в вишнёвый садок и не покрасоваться перед соседями собранными ягодами, словно вишни были щедрой данью матери-природе, которую горожане всячески старались ублажить.
В Солнечном Острове, как в любом закрытом сообществе, где все давно друг друга знали в лицо и являлись почти родственниками – кумовьями, сватьями, крёстными и крестниками – личная жизнь горожан проходила в миру. Например, тридцатилетнего сына тёти Любы, соседки Журавлёвых, за пьянство корили всей улицей, считая своим долгом воспитывать, но и не чурались пропустить с ним стопку по праздникам.
Самих Журавлёвых недолюбливали, но если бы ту же тётю Любу спросили, в чём это выражается, она бы ответить не смогла, втайне осуждая их за несколько обособленную жизнь, которая не всегда вписывалась в местные рамки – слишком сдержанна была Дашина мама в разговорах о делах семьи, слишком горяч был ее муж в суждениях. Впрочем, криминала в этом не было никакого – против местных правил они вроде бы и не шли, хотя Дашин отец всегда поступал по-своему. Это раздражало, но с этим мирились.
Даша хорошо запомнила