Лэндри горестно покачал головой: «А на четырнадцатой планете Тубана меня ждет контракт стоимостью десять миллионов валюнтов».
Рут мрачно заметил: «Через три месяца должен прибыть грузопассажирский пакетбот».
Лэндри поморщился: «Три месяца – в этой чертовой дыре? Самоубийство!» Как только они вернулись на станцию, Лэндри спросил: «Как вы можете здесь жить?»
Барбара услышала это замечание: «Не можем. Каждую минуту на протяжении последних шести месяцев я была на грани истерики. Джим… – она скорчила гримасу, кивнув в сторону мужа, – Он занят своими камнями, костями и антенной. С ним не разгуляешься».
«Может быть, я смогу как-то облегчить вашу участь», – пошутил Лэндри.
«Может быть», – отозвалась Барбара, бросив на Рута безразлично-прохладный взгляд. Через некоторое время она удалилась; ее непривычно изящная походка приобрела таинственно-радостный характер.
Вечером устроили поистине праздничный ужин. Как только слепящее голубое солнце скрылось за горизонтом, Барбара и Лэндри вынесли стол на берег озера и накрыли его со всей доступной на станции роскошью. Не говоря ни слова мужу, Барбара откупорила четырехлитровую бутыль коньяка, которую Рут целый год хранил в неприкосновенности, и приготовила щедрые коктейли со льдом, консервированным лаймовым соком и вишнями в ликере «Мараскино».
Они ужинали при свечах; отблески пламени трепетали в высоких бокалах, и на какое-то время даже Джим Рут развеселился. Воздух стал чудесно прохладным, а пески пустыни, белые и чистые, как камчатное покрывало, простирались в сумрак ночи. Так они пировали, закусывая бокал за бокалом драгоценного коньяка Рута консервированной птицей с грибами и морожеными фруктами, а с другого берега пруда за ними следили из темноты туземцы.
Рут скоро отупел от выпивки, его клонило в сон – но Лэндри только оживился, а Барбара вся искрилась: гостеприимная, очаровательная и остроумная хозяйка. Ее переливчатый звонкий смех далеко разносился по ночной пустыне Дикантропуса. Барбара и Лэндри провозглашали тосты, поздравляя друг друга, и обменивались колкими шутками в адрес Рута – тот, обмякший в полусне на стуле, не реагировал. Наконец Рут заставил себя подняться и, волоча ноги, отправился спать.
На столе у озера догорали свечи. Барбара наливала коньяк. Голоса собутыльников превратились в мурлыкающее бормотание, и в конце концов свечи погасли.
Никакие человеческие пожелания и молитвы не могли продлить благословенную тьму; наступило утро, и начался день молчания и потупленных глаз. За ним последовали другие дни и ночи – время шло, как обычно. На станции уже никто почти не притворялся.
Барбара откровенно избегала Рута и, когда ей случалось что-нибудь сказать, тон ее