Искупление. Сергей Георгиевич Михайлов

неведомая сила, лица – или то, что осталось от лиц – были невозмутимо-спокойны, ни единой тени тревоги не мелькало в их мёртвых, невидящих взорах. И каким чудовищным диссонансом казались те немногие из горожан, доведённые до исступления, ослеплённые ужасом, потерявшие рассудок, что по воле случая оказались в стане мёртвых! Страхом гонимые, метались, метались, метались они по бесчисленным улицам, словно замкнутые в бесконечный лабиринт, мертвецов сшибая с ног и в прах рассыпая скелеты, но вырваться из этого ада, из недр земли исторгнутого, уже не могли. Порой кто-то падал, смертельной тоской объятый, – и умирал, но тут, же вставал и молча шёл вперёд, влекомый сотнями и тысячами восставших из могил сомнамбул, – уже мёртвый.

      Сеть бездонных трещин, подобно безобразной паутине морщин, Священный изрезала Город – и далеко за его пределы простёрлась, теряясь где-то во мраке пустыни. Гул несмолкаемый стоял над грешной землей, глухие подземные удары сливались с воем и воплями обречённых людей – мир вывернулся наизнанку и стал преисподней.

      Площадь перед Храмом постепенно заполнялась – мертвецами, высшею волей влекомыми, и живыми, влекомыми нескончаемым потоком мёртвых. Взоры их обращены были к Святилищу, к Алтарю: ждали они – чего? Чуда? знамения? воскрешения? Было от них сие сокрыто.

      Самый мощный толчок потряс несчастный Город, и вот Храм, рваной обезображенный трещиной, не выдержал натиска слепой стихии. Медленно, сохраняя величественность, распался он на каменные глыбы, которые, так же медленно, плавно, словно паря в воздухе, повисли над площадью и – вниз рухнули, на головы людей, воедино смешав плоть мёртвую и плоть живую. Предсмертные вопли немногих живых утонули в хрусте ломаемых скелетов. Тучи пыли и песка взметнулись над городом и окутали его завесой плотной, непроницаемой.

      И вдруг всё смолкло. Трещины сомкнулись, землю перестало лихорадить, подземные удары прекратились – апатия и безразличие к земным делам овладели стихией. До жути стало тихо.

      Погребённые под останками Храма, мертвецы медленно поднимались, выбирались из-под каменных обломков, шарили слепо по земле, подбирая кости свои, и уползали прочь, туда, откуда пришли, – в могилы.

      Всё вернулось на круги своя.

      5.

      – Это конец, братья! Это конец! – метался из угла в угол Зарох, один из Двенадцати.

      В полутёмном помещении, освещённом единственной свечой, смутно выделялись силуэты учеников; здесь, в доме одного из друзей Учителя, в этот поздний час собрались все – не было лишь Адуса, Наона и Вифокура. Каждый старался сидеть в тени, в тёмном углу, скрывая своё лицо. Середина комнаты, таким образом, оказалась пуста, и лишь Алкомор, могучий Алкомор, Первый из Двенадцати, отважился занять место у свечи, неверные блики которой вырывали из полумрака то одного, то другого из учеников.

      Зарох замер напротив Алкомора. Отчаяние и растерянность застыли в глазах его.

      – Что же ты молчишь, Алкомор? – громким шёпотом произнес он. – Или тебе нечего сказать?

      Взгляд Алкомора,