– Небрежно. – Тристрам ткнул указательным пальцем в рисунок Коттэма. – Ты поместил Австралию слишком далеко на юге. И забыл нарисовать Ирландию.
– Сэр, – сказал Коттэм.
А Гийнар, испуганный мальчик с темными кругами под глазами, домашнего задания вообще не сделал.
– Как это понимать? – вопросил Тристрам.
– Я не смог, сэр, – ответил Гийнар, нижняя губа у него подрагивала. – Меня переселили в приют. У меня не было времени.
– А… Приют. – Это было нечто новое, заведение для сирот, временных или окончательных. – Что случилось?
– Их забрали, сэр. Папу и маму. Сказали, они сделали что-то дурное.
– Что они сделали?
Мальчик понурился. Не табу, но сознание преступления заставило его молча краснеть.
– Твоя мама только что родила маленького, да? – доброжелательно спросил Тристрам.
– Только собиралась, – пробормотал мальчик. – Но их все равно забрали. А потом упаковали все вещи. А меня отвезли в приют.
Тристрама обуял страшный гнев. Но этот гнев (и Тристрам со стыдом это понял), по сути, был наигранным, педантичным. Мысленно он увидел, как произносит речь в офисе директора: «Государство считает образование первостепенной задачей, что, надо полагать, означает, что и домашнее задание оно считает важным, и вот пожалуйста, Государство сует свой мерзкий лицемерный нос в мое дело и мешает моему ученику учиться. Морда мать его Гоб, давайте уже решим, на каком мы свете!» Немощный гнев человека, взывающего к принципам. Он, конечно же, знал, каков будет ответ: сперва самое главное, а самое главное – выживание. Вздохнув, он потрепал ребенка по макушке, потом вернулся к доске.
– Сегодня утром, – сказал он, – мы будем рисовать на карте области восстановления Сахары. Берите карандаши.
Утро, как же! Морем школьных чернил за окном уверенно простиралась ночь.
Глава 2
Беатрис-Джоанна писала письмо. Она писала карандашом (какой неуклюжий устарелый предмет!) и для экономии бумаги – логограммами, которые выучила в школе. Два месяца, а от Дерека – разом ничего и слишком много. Слишком много публичных выступлений по телевидению: Дерек в черном мундире, Дерек, разумно увещевающий комиссар Полиции популяции. Ничего от Дерека-любовника в более подходящем ему мундире наготы и желания. Цензуры писем не существовало, и Беатрис-Джоанна чувствовала, что может писать свободно. Она писала:
Милый!
Наверное, мне следует гордиться тем, какие тебе выпали честь и слава, и, конечно же,