– Они, Ваше превосходительство, – сказал один из городничих. Подойдя к Дегтярёву, он забрал у него краденые золотые и рассматривал их со знанием дела. – Из того самого золота, что с новых Ленских приисков добыто.
Полицмейстер Рукомойников взял червонцы, покрутил их в руке и кивнул городничим.
– Ну, пойдём, братец, – положил городничий руку на плечо Дегтярёву. – Поспешай.
– Вот вам крест, братцы, не брал я, – шептал, еле передвигая ноги, Захар. – Не думайте худого обо мне, не брал я.
Рукомойников подошёл к Бодрову. Брандмейстер стоял, всё так же отвернувшись к стене, ещё не веря в происходившее. Лицо его не выражало ровным счётом ничего, кроме опустошения и какого-то бессмысленного разочарования во всём.
– Вот что, Степан Степанович, завтра же с утра пожалуйте ко мне, – попросил полицмейстер….
*********************
Наутро Ольга пришла в часть и вызвала Мартынова. С того званого ужина они виделись уже несколько раз, и после испытанной взаимной симпатии отношения их развивались. Они оба искали поводы для встречи и оба же непременно находили их. Будь то случайные свидания быстро темнеющими вечерами на зимних городских улицах или в городской библиотеке.
– Николай Алексеевич, никак в толк не возьму, что с батюшкой стало, – с тревогой в голосе начала она разговор. – Вернулся вчера чернее ночи, молчит – слова за весь вечер не вымолвил. Вот и теперь думаю – идти к нему или нет?
– Успокойтесь, Ольга Степановна. Так, по службе это, мелочи всякие, – поспешил сказать Мартынов. – С визитом к батюшке погодите пока. Образуется всё, непременно образуется.
– А где же ваш Захар хромой, что так меня встретил тогда? – заинтересовалась напоследок Ольга. – Вы ему передайте, что зла на него не держу совсем. Он, видно, человек-то хороший. С той поры, как завидит – кланяется издали уж.
– Передам, Ольга Степановна, непременно передам, – опустил глаза Николай, и на сердце его сделалось тяжело…
Тем временем Бодров был в кабинете полицмейстера Рукомойникова. Они служили вместе уже без малого лет десять, и начальник полиции знал брандмейстера как человека исключительной порядочности и верности своему долгу. И хотя в близких друзьях они не состояли, Рукомойников и сейчас верил Бодрову как самому себе.
– Брось убиваться, Степан Степаныч, – успокаивал он сослуживца как мог. – Не тебе ответ за него держать. Скажу тебе, что допрос будем чинить со всем пристрастием. Всё выведаем и про подельников его – один он не управился бы.
– Да не верю я, что Захар такое удумал, не верю, – вскинулся брандмейстер. – Понимаешь ты это, Пётр Петрович? Будь они прокляты эти червонцы, откуда они взялись у него? Где остальное успел припрятать и с чего вдруг эти оставил? Не сходится как-то.
Брандмейстер вдруг заметил на столе у Рукомойникова