Кто первый выявлял вражеского бойца, нацеливал на него свое оружие и кричал: «Убит!», оставался, а тот, кто был обнаружен и не успевал скрыться, прежде чем звучал истошный крик «Такой-то убит!», выбывал из игры. Побеждала команда, в которой «выживал» хотя бы один боец. Понятно, что для участия в такой серьезной игре требовался предмет, способный делать «Тах, тах». Им признавалась любая вещь, – магазинная или самодельная, – похожая на огнестрельное оружие.
Я так гордился своим духовым ружьем, которое в восемь лет, высунув язык, за неделю увлеченно собрал на балконе, а отец, случайно обнаружив мое творение, без всяких разговоров тремя мощными движениями согнул латунное дуло, а затем сломал об колено поршень и приклад.
– Не смей!
Вот и все, что прозвучало, а у меня внутри все оборвалось, и по щекам потекли слезы. Мне было совершенно непонятно, почему я не имею права иметь свое собственное оружие, это же так естественно! Было невыносимо больно наблюдать, как плоды моего многодневного труда летят в мусорное ведро. Внутренне с отцом я был не согласен, однако тогда перевесил его взрослый авторитет.
Только теперь, когда прошло столько лет, я понял, что он был прав. Иметь собственное оружие, в самом деле, естественно, однако при одном условии, – если оно предназначено для охоты на животных, чтобы выжить. Двор же учил нас изготавливать оружие, пусть пока игрушечное, чтобы стрелять друг в друга, причем не для самообороны, а ради забавы. Ничем хорошим это кончиться не могло.
Иногда взрослые кого-нибудь хоронили, – тогда было принято устраивать похороны из квартир, а не из морга, как сейчас, – и мы гурьбой бегали смотреть, или глазели из дома, еще не зная о том, что наблюдать похоронную процессию из окна – плохая примета. Тогда я узнал, что люди, оказывается, не только взрослеют и болеют, они плюс ко всему умирают, то есть засыпают навсегда, после чего их надо класть в гроб и закапывать в землю. Все мое существо противилось такой процедуре, она казалась очень странной и пугающей. Еще я узнал тогда, что шапку покойника не следует оставлять в доме, лучше положить ее в гроб вместе с ним, только обязательно дном вверх.
Мысль о смерти никак не укладывалась в моей шестилетней голове, и когда соседский десятилетний пацан принялся твердить мне, до сих пор не знаю, что на него нашло, что я пойду в армию, и меня там убьют, я со слезами на глазах стал доказывать ему, что в армию не пойду.
– Пойдешь, пойдешь! Все идут, и ты пойдешь, как миленький, а тебя там убьют. Ха-ха-ха!
– Нет, я в армию не пойду!
– Пойдешь, пойдешь!
Пугать