Аня с трудом удерживала в руках тяжелый железный лом. Ледяная короста у подъезда никак не раскалывалась. Кол скользил в грубых варежках из козьей шерсти, и удар получался не такой сильный. Промучившись довольно долго, Аня почувствовала, что ладони начинают уже зудеть при каждом взмахе проклятой железякой. Скоро шесть часов, а она как топталась у крайнего подъезда, так и топчется. Что, если ей не удастся справиться со льдом до половины девятого. И не дай Бог еще кто-нибудь из служащих на нем поскользнется?
Работяги еще простят ей неубранные глыбы, а эти… как по такому льду будут пробираться в своих картонных ботинках? Вон, в прошлую пятницу кто-то выбросил кожуру от картошки прямо из окна. Так, жиличка из третьего подъезда полчаса отчитывала Аню за халатное и несознательное отношение к работе своим противным визгливым голосом, словно это было Аниных рук дело.
«За что тебе деньги платят, неряха?» – кричала так, словно это она платила дворничихе из своего личного кармана. Хорошо муж ее – Михаил Александрович увел.
Но на прощание и он тоже не удержался, вежливо так заметил: «Если вы не справляетесь с вашими прямыми обязанностями, мы всегда найдем вам замену».
Ане обиднее всего стало из-за этих его слов. Ведь она была почти влюблена в Михаила Александровича. Ей нравилась его энергичная бодрая походка и всегда приветливое выражение лица. Даже лысеющая макушка кумира вызывала в ней только приятное впечатление. Во всяком случае, до того дня.
Аня из последних сил в исступлении забила колом по оплывшему прозрачному смерзшемуся наплыву. Слезы выступили у нее на глазах.
Она бросила кол и, обхватив голову руками, села прямо на этот самый неподдающийся проклятый ледяной валун.
– Сестрица, дай помогу! – неожиданно услышала она над головой. Рядом стоял жилец со второго подъезда – двадцатилетний Сашка Соломонов. – Не женское это дело, лед-то колоть.
Аня никогда не разговаривала с этим парнем, хотя здоровались ежедневно. Высокий, хорошо сложенный, где-то даже симпатичный.
Все, как ни странно, портила его улыбка. Вроде должно было быть наоборот, – улыбка, говорят, человека красит. Но его улыбка была какой-то неестественной, словно пришпиленной, а уголки губ слишком уж высоко приподняты.
На лице у Сашки было написано сплошное удовольствие, граничащее со счастьем. Такое выражение лица наводило на подозрение, что у парнишки не все в порядке с головой. «Блаженный» прозвала Аня про себя Соломонова.
Аня с некоторым страхом посмотрела на незваного помощника. На улице ни свет, ни заря, во дворе – ни души, а тут, откуда не возьмись, этот блаженный со своей приклеенной улыбкой.
– Я в окно наблюдал, как ты мучаешься, потому и спустился, – Соломонов словно прочитал ее мысли, – ведь люди должны помогать друг другу.
– Ну да, – Аня вспомнила недавнее комсомольское собрание, где их секретарь говорил примерно то же самое в своем докладе «Об усилении социалистической