– Работают, наверное, – пожал плечами Калека. – Работают, как и все люди.
– Да ни один вор работать никогда не станет, у них же понятия. Да и бомжа заставь работать! Ты меня сможешь заставить работать?
– А у нас никто не работает потому, что власть воспитала нашего человека так, что работа как рабство принимается, труд неуважаем. Ты вкалываешь на нашу страну, сохнешь, а чиновники сидят себе в кабинетах и жиреют. Тут никто работать не захочет. Но если ты действительно видишь, что труд твой не пропадает просто так, что труд твой нужен людям и делает счастливым брата твоего, и что труд твой действительно благороден и никто не смеется над твоим трудом, никто не стремится у тебя отнять твое добро, никто не стремится разжиться на тебе, то труд становится в радость. Понимаешь, там даже матерый волк берется за лопату, ибо все понятия становятся ненужными, когда вокруг тебя бывшие авторитеты трудятся. Кто плотником становится, кто фермером.
– Красиво запел, – Иван плеснул еще спирта в стаканы. – любо-дорого слушать. Ну, ты рассказывай дальше, а я помечтаю.
Все трое собутыльников уже порядком опьянели и, хотя они не верили не одному слову Калеки, слушать его было приятно. И хоть диалог получался глупый, но, бывает, и трезвые люди ведут не менее глупые беседы.
– А что же там со шлюхами становится, – спросила его Зинка. – Неужто каждой бляди ручки целуют?
– Может и целуют, – продолжал свой рассказ Калека. – я ведь не блядь, не знаю. Но женщину там боготворят, женщина – это мать, она надежда человечества. К ним никто не лезет, никто не просит. Там нет похоти.
– А как же прописка? – удивился Иван. – Менты-то такой балаган точно разгонят.
– А менты не знают про это место. Говорю же, все это большой секрет. Вы с трудом мне верите, я и сам не поверил никому, но это мне рассказал Плешь, а ему я верю. А менты думают, что это все байки. Да и ментов не интересуют те места, где барыша или навара нету. Нет денег, нет бед. Нет богатства, нет бед. Нет золота и серебра, нет бед. Там же нет бизнеса, крышевать никого не надо. Никого не надо пасти. Навара взять не с чего. Там нет купюр, нет долларов. Нет наркоты. Нет бухла. Место это за городом, и оно никому не мешает.
– Хорошо, – отвечал Иван. – Но по мне так жизнь без бухла – и не жизнь вовсе. Уж лучше дохнуть с голоду, но бухать.
– Лучше как собаки подыхать тут по синьке? – удивился Калека.
– Нажрался уже, – вздохнула Зинка.
Она встала, выпила на посошок глоток спирта и закусила его колбасой.
– Гонит твой Плешивый.
Иван понял, что старуха покидает их, он вскочил на ноги и с какой-то унизительной покорностью опустил голову. Прощался.
Она