Спиною потной вижу, —
у крайнего за мной
украли будто лыжи,
и дышит, как больной.
Пока по снегу роет,
мне надо гнать вперёд,
дыхание второе
должно прийти, придёт!
А боковое зрение на третьего косит,
под финиш, без сомнения, обгонит, паразит.…
Даю лыжню, – положено,
хотя б одну, но дашь,
и вдруг, что вижу, Боже мой,
да это ж парень наш!
На пару гоним, с паром,
я – прицепной вагон,
сюда б ещё гитару,
да это же не сон:
Вот финиша полоска,
её парнишка рвёт.
Наелись оба – в доску.
А публика? – ревёт!!!
Впадаю в детство
В нашем бедном детстве было всё в порядке:
мы играли в салки, мы играли в прятки,
в казаки-разбойники пацаны играли,
«дамы» – в дочки-матери около сараев…
Детство упорхнуло, юность прилетела,
крыльями взмахнула, поиграть хотела.
И уже не в полдень – в сумеречный час,
слышно: «третий лишний кто-то среди нас».
Кто-то третий – лишний, но в игре другой,
у игры названье странное – «любовь»…
Дальше будет зрелость, но и зрелость минет,
волосы украсит неизбежный иней
и, ещё немного, старость у порога.
Странная такая, – будет жить, играя
снова в игры детства. А куда ей деться? —
Просит внук ли, внучка (велика их власть)…
Чтобы не измучаться, в детство надо —
впасть!
Ирка
Когда мне пятнадцать было,
Ирке было только пять,
но, она меня любила
и звала с собой гулять:
«От мальчишек нехо-рроших
убегай, ходи со мной,
только я тебя не брр-ошу,
до-ррогой под-рружек мой!».
Я смеялся, подчинялся,
с ней в любви поднаторел
и… с мальчишками не знался,
пока Ирка во дворе…
Всё закончилось обломом.
Где-то, через пару лет,
хоть разыскивай всем домом —
во дворе Иришки нет.
Увезли родители, будто увели.
Говорят, что видели.
Солнышком
вдали.
По обугленному дну
Крыли нас,
местами матово,
шили нам,
порой дела,
получалось,
гром раскатами,
была истина бела.
Вот и всё. Всё шито-крыто,
сброшу прошлому вину…
Эхом цокают копыта
по обугленному дну.
Зеркало в рай
Природы детский взгляд
Природа знает, видимо, секрет,
чтобы её картины не погасли.
Готовит краски, растворяя в масле,
имеющим и ночью блёсткий свет.
Однажды слышал, – сочные