Парень допрыгал на одной ноге до окна, открыл его и уже перевалился через раму, намереваясь оттолкнуться здоровой ногой, чтобы улететь вниз. Максим успел схватить его мёртвой хваткой. Досталось ему тогда не хило: потом больше недели пугал больных своими фингалами, но всё же умудрился стащить парня вниз.
Парень сидел на полу, привалившись спиной к стене и, как безумный кричал:
– Ненавижу! Всех ненавижу! И тебя – больше всех!
Потом он сник, тупо уставился в противоположенную стенку и пробормотал:
– Не хочу жить калекой…
И добавил твёрдо, словно всё для себя решил и его уже не остановить:
– Не хочу и не буду.
Макс недоумевал: на что надеялся Сергей (он узнал его имя после того, как набежали медсёстры и общим скопом перенесли, бьющегося в истерике парня, на кровать), пытаясь выброситься со второго этажа? В лучшем случае отделался бы синяками и ссадинами, в худшем – переломами.
После этого случая парня уже не оставляли одного ни на минуту: папа – директор крупного ДСК, мог позволить себе нанять для сына и сиделку, и дюжего санитара-охранника.
Вскоре Сергея выписали из больницы, и родители увезли его в какой-то крутой реабилитационный центр. А отец Макса, пролежав ещё два месяца, был выписан и перевезён в их не слишком шикарную двухкомнатную квартиру: на дальнейшую реабилитацию денег у семьи не было. Их даже не хватало на обычную инвалидную коляску, чтобы отец мог передвигаться по квартире без посторонней помощи.
Вот тогда и начался сущий ад. Если в больнице отец старался держать себя в руках, то дома дал волю чувствам. Он злился по поводу и без, кричал, ругался, капризничал. Одним словом вёл себя так, словно именно домашние виноваты в том, что он стал инвалидом.
Так продолжалось около месяца. Первым начали сдавать нервы у Максима: под любым предлогом он старался улизнуть из дома с ночёвкой. Ночевал то у кого-нибудь из друзей, то на вокзале, то в парке. Если бы ни мать, он, наверное, давно бы уехал в Россию к троюродной сестре, даже не смотря на то, что та живёт в глухой деревне на Урале. Было жаль мать. Она совсем извелась, похудела, работала на двух работах, а в благодарность получала только крики и оскорбления. Она почти не спала, плакала то на кухне, когда её никто не видел, то в ванной.
Наконец, настало время, когда отец всех отвадил от дома. И вот, когда остался наедине с самим собой, он запаниковал. Каялся, плакал, просил прощения, умолял не бросать его.
Его простили. Не бросили. Но он – сломался. Сник, начал прикладываться к рюмке, оправдываясь тем, что спиртное для него – это обезболивающее, и без него ему больно и страшно.
Через полгода такой жизни уже и мать стала прикладываться к рюмке.