Алексей Николаевич делает предложение Наталье Васильевне. Выйдя замуж за Толстого, Крандиевская констатирует: «Творческая моя жизнь была придушена…».
Для того, чтобы творческий человек мог реализовать себя, он должен рисовать-рисовать (если он художник), петь-петь (если он певец), лепить-лепить (если скульптор), писать-писать (если поэт) … Муж Натальи Крандиевской, как Роже, писáл, писáл, писáл, писáл… А она, бесконечно талантливая поэтесса, служила ему верой и правдой, растворялась в быте и в его, мужа, творчестве. Не без гордости именитый писатель признавался: «Моя жена дала мне знание русской женщины». С горечью эта «русская женщина» осознавала: она не дала русской литературе того, что могла бы дать.
«О недовольстве собой – и о горечи, с которой эта молодая женщина (Крандиевская – А.Л.) переживала свою невстроенность в окружающую ее художественную жизнь – можно заключить и из ее неоконченной поэмы «Дорога на Моэлан» (писалась в 1921 г., была дописана в 1956 г.), полной ностальгии по творчеству, неверия в себя и зависти к тем, кто сумел реализовать себя:
Всю мишуру настало время сбросить
На этом диком, голом берегу…
К столу избранников меня не просят….
Героиня с жадностью глядит на полнокровную, раскрепощенную жизнь французской интеллигенции и задумывается о возможности для себя любви. Однако, поэма посвящена ее отказу от этого соблазна:
Я слишком замужем. И наконец,
Я слишком у иронии во власти…».
(Толстая Елена. Человек меняет вехи: Алексей Толстой на пути из Парижа в Берлин // Сб. «Шиповник». – М.: Водолей Publishers. – 2005).
Вспоминается есенинское: «Расстались мы с ней на рассвете / С загадкой движений и глаз…». И объяснение этой «загадки глаз» помнится наизусть: «Мы все в эти годы любили»… Именно так пытается автор объяснить пылкость взгляда «молодого Роже» в начале VIII главы. Можно предположить, что не один «сорвал с досады василёк» молодой поэт Сергей Есенин, прежде чем дождался своей первой романтической ночи в грозу, разразившуюся над Белым Яром. Кто знает, не порази избыточное электричество грозовой атмосферы барыню и юного поэта в ту далёкую ночь, родилась бы «Анна Снегина»? Увидел бы поэт свою героиню в привлекательности Натальи Крандиевской, на которую «она была похожа»?
«Как всё же мы от счастья далеки!» – восклицает героиня Крандиевской. Была ли «далека от счастья» сама Наталья Васильевна? На этот вопрос могла бы ответить только она. Но, без сомнения, поэту Сергею Есенину она подарила счастье общения с ней. Эти люди одинаково чувствовали жизнь. Не случайно при первой встрече Крандиевская поцеловала Есенина в «бабочку на лбу», а он, держа её