Дверь в онкологическое отделение была светло-серой. Она немного помедлила перед ней. Харон ободряюще улыбнулся, опять подмигнул, и открыл дверь. «Вот и все, -подумала Она, – как просто. Переплыли на другой берег. И нет возврата…» Холодок прокатился по всему телу и пропал.
В отделении стояла тишина. Даже разговаривали все почему-то шепотом. Из двери вышла женщина, прислонилась к стене и стала медленно оседать, широко открыв в беззвучном плаче рот. К ней никто не подошел, не бросился поднимать, не стал уговаривать. Люди смотрели молча и строго. Женщина встала сама. И только тут ей подали руку и раздвинулись, уступая место на скамье ожидания.
Харон куда-то пропал. Она обрадовалась. Села в общую очередь, тихую и медленную, как воды Стикса. Страха не было. Он бесследно исчез.
Огромный покой воцарялся в Ней. Неслышные тихие воды плавно относили Ее на другой берег. В окна билась жизнь. Но здесь она казалась лишней, быстрой, суетной, состоящей из мелких, ничего не значащих кусочков. Она уплывала от нее в другой мир. Душа за много лет успокаивалась. Ей ничего не было нужно, не было больно. Она даже о Лене думала как о чужом, постороннем человеке. Ей стало безумно жалко и его, и всех тех людей, кто оставался в мире, откуда Она уплывала. «Мучаются, бедные, мучают других… А зачем?» Она не замечала, что плачет. Слезы просто текли по щекам, а Она плыла, и воды смывали с Нее все унижения, сомнения, суету, боль и страхи. Неведомая огромная сила занимала место в душе. Судьба вдруг разжала железную хватку и выпустила Ее из своих беспощадных рук. Измятая, скомканная, истерзанная, Ее душа освобождалась от этого мира и уплывала в другой, милосердный… А невидимые пальцы все расплетали и расплетали узлы, которые Она так старательно связывала в той жизни. Она слышала, отчетливо слышала, как отрываются нити Ее привязанностей, привычек, убеждений, боли. Она становилась тихой, мудрой и бесконечно доброй ко всем на свете. Ей захотелось попросить прощения за свою непутевую бездарную жизнь, несбывшуюся любовь и простить всех… «Господи, спаси, сохрани, дай им все, чего хотят, пожалей их, Господи». Ее губы в первый раз шептали эти слова. А слезы текли и текли по щекам, и воротничок на кофточке стал мокрым. Перед глазами поплыл Леньчик, запутавшийся, замороченный, с грустными глазами и пустым сердцем. Она бросилась к нему, стала развязывать сеть, в которой он бился, пытаясь освободиться от их такой безрадостной жизни. Веревки были прочными, не поддавались. Она начала рвать