А до нее была обыкновенная жизнь – настолько обыкновенная, что о ней и сказать-то нечего. Действительно, что мог сказать о своей жизни пятнадцатилетний Витя Мухин? Ну, что он самый лучший… Что он, безусловно, скрытый сверхчеловек или как минимум герой, который пока еще себя не проявил. И в то же время он самый несчастный. Или нет, лучше невезучий, «несчастный» – это слишком обреченно. А что еще?.. Ну, что учителя задолбали, это понятно. Что пиво в банках выглядит круче, но в бутылках – вкуснее. И что Верка из пятого подъезда чего-то крутит… Точнее, это он с ней крутить пытался, а она, сука…
Так у него и появилась вторая татуировка. Первую – оскаленную волчью пасть на правом плече он сделал еще в четырнадцать. Дворовый мастер Шип, сам уже судимый, честно предупредил, что за волка в случае чего придется отвечать. «В случае чего» – это, ясно, на зоне. Витя немножко дрейфил, но настоял на своем. Оскал получился посредственный, волком там и не пахло – не то собака, не то вообще крокодил какой-то. И если б даже угораздило Витю сесть, то за крокодила с него вряд ли стали бы спрашивать…
Вторую наколку он делал сам – не потому, что водки для Шипа пожалел, а потому, что стеснялся с такой просьбой обращаться. И себя самого стеснялся тоже и понимал, что мстит не Верке, а себе, и что будет раскаиваться, – понимал, а всё же делал. Простой тушью и швейной иголкой. В результате левое запястье украсилось очень короткой и очень емкой фразой: «Вера – сука». В этой фразе было всё, что он тогда чувствовал.
Вскоре он познакомился с Галей и как-то невзначай стал мужчиной. А после и с ней всё закончилось. Друзья, смеясь, советовали рядом с «Верой» наколоть «Галю», чтоб ее это тоже касалось, а на день рождения, обормоты, подарили ему словарь женских имен.
Одумавшись, Витя взял ту же иглу, блюдечко с молоком и начал, как учили, сводить. Обратный процесс оказался стократ болезненней. «Веру» и «тире» он всё-таки ликвидировал, а «суку» решил оставить на завтра.
Назавтра рука распухла так, что страшно было смотреть, и он поперся в поликлинику. Участковая врачиха, дама пожилая и трезвомыслящая, подвига не оценила и отправила его в больницу. Витю продержали неделю, но руку вылечили. Он собирался заняться вторым словом, да всё как-то откладывал. В то время в Москве уже пооткрывались частные косметические кабинеты, но там было дорого, а деньги, что Витя иногда доставал, шли на бухло и на других девушек – теперь он к ним относился уже с меньшим трепетом.
«Сука» на левом запястье так и осталась. Витя дотянул до девятнадцати лет, а в девятнадцать его загребли в армию. Явились с милицией, ночью, как к злостному «уклонисту». Сняли с очередной Веры-Гали-Марины и отвезли прямо на сборный пункт – веселого, пьяного, посылающего через решетку газика воздушные поцелуи.
– Курить есть, Сука? – обратился к нему такой же призывник еще в «гражданке».
– Ты кого Сукой назвал?! – вскипел Мухин.
– Тебя. На тебе же написано.
Витя без разговоров отгрузил