В тот день ее приняли на работу в наш аквариум, ведь она читала журнал «Hello!» и видела известные телешоу, а значит, знала, как устроено телевидение. Поговаривали, что она знакома с кем-то из руководства. Ее втиснули в мой угол, поставив еще один стол, а меня развернули лицом к стене. Это помогало не видеть сочувствующие взгляды коллег.
Оскалившись правильной улыбкой, она протянула руку:
– Я могу спросить вопрос?
И вот я уже показываю, где у нас курят, где брать кофе, как заказывать обед, где найти нашего лучшего айтишника.
С той минуты, как она «спросила у меня свой первый вопрос», рот у нее не закрывался. В первый час знакомства она рассказала мне буквально все, что знала. О правильном питании, о гороскопах, об австралийских аборигенах. Она смешно растягивала слова:
– А ты зна-аешь, что австралийские aborigines, don’t recognize the existence of time? Как это сказать по-русски?
(Она родилась в Москве. Ее родители эмигрировали, когда ей было девять. С тех пор она жила в Австралии. Русские и английские слова тянули ее в разные стороны, соперничая за ее душу.)
– Не признают существование времени? – Я не сильна в английском, но это я поняла.
– Зато у них бывает «work about», когда они бросают все и уходят… – Она замахала рукой, подыскивая нужное слово. – Уходят…
– Уходят куда глаза глядят?
– Абсолютли! Кстати, меня зовут Алекс!
Зазвонил телефон.
Помедлив, я сняла трубку. Мне велели зайти к продюсеру.
Когда все летит в тартарары, надо думать о хорошем. На ватных ногах я шла по коридору и старалась представить зеленые холмы под голубым небом, но все сильнее ощущала, что проваливаюсь в черную слякоть. Надо загипнотизировать продюсера, внушить ему мысль не трогать меня.
Остановившись перед дверью кабинета, я закрыла глаза, тщетно разыскивая в себе скрытые экстрасенсорные способности.
Нет ни плохих событий, ни хороших, есть только разные трактовки. И время. Время, меняющее плюс на минус и обратно. Внутренним взором я увидела, как люди собирают самолет, проводят испытание двигателей, и вот механизм заработал, блестящее на солнце насекомое, отделившись от слякоти, вспорхнуло. Я увидела мир фасеточными глазами табло, и он был движущейся мозаикой, хитрой игрой, где нет ни врагов, ни друзей, ведь однажды все меняются ролями. Мертвое становится живым, живое мертвым. Все едино. И потому следует относиться к временному противнику с любовью и уважением, как к лучшему другу. У самолета нет чувств, есть только маршрут. И мои чувства