Я попытался усесться поудобнее, понял, что кое-каким частям моего тела станет лучше, если я встану. И встал. Коффи подался назад, освобождая мне место.
– Относиться к тебе тут могут как хорошо, так и плохо. Все зависит только от тебя, здоровяк. Должен сказать, что и ты можешь сильно облегчить нам жизнь, тем более что конец все равно один и тот же. Что ты заслужил, то и получишь. Есть вопросы?
– Вы не гасите свет после отбоя? – без запинки спросил Коффи, словно только этого и ждал.
Я вытаращился на него. От новичков блока Е мне доводилось слышать самые странные вопросы (однажды меня спросили размер груди моей жены), но такого мне еще не задавали ни разу.
Коффи застенчиво улыбнулся, словно хотел сказать: понимаю, что вы принимаете меня за придурка, но не могу не спросить.
– Дело в том, что я иногда боюсь темноты. Особенно если оказываюсь в незнакомом месте.
Я посмотрел на него (бояться при его-то габаритах), чувствуя, что слова Коффи не оставляют меня равнодушным, и мысленно облегченно вздохнул: если видишь в осужденных что-то человеческое, значит, они не предстанут перед тобой в своей темной ипостаси, не дадут вырваться демонам, что прячутся у них в душе.
– По ночам тут довольно светло, – ответил я. – Половина ламп на Миле горит с девяти вечера до пяти утра. – Тут я понял, что он понятия не имеет, о чем я вещаю. Ему все одно, что Зеленая миля, что Миссисипи. – В коридоре, – уточнил я.
Коффи удовлетворенно кивнул. Возможно, он не знал и что такое коридор, но мог видеть двухсотваттные лампы, забранные решетчатыми колпаками.
А потом я сделал то, чего раньше никогда не бывало: протянул Коффи руку. Даже сейчас не могу объяснить, почему я так поступил. Может, из-за его вопроса о лампах. Тервиллигера, к вашему сведению, аж перекосило. А Коффи аккуратно пожал мою руку, она просто исчезла в его лапище, и на том наша первая беседа окончилась. В мою ловушку угодил еще один мотылек.
Я вышел из камеры. Гарри задвинул дверь и запер ее на оба замка. Коффи постоял мгновение-другое, словно не зная, что делать дальше, и сел на койку, зажав руки между колен и наклонив голову, как человек, который о чем-то скорбит или молится. А потом своим громовым голосом произнес две фразы. Услышал я их совершенно отчетливо и, хотя тогда я еще знал не слишком много о его проступке (в этом в принципе нет необходимости, если тебе надлежит только кормить человека да приглядывать за ним до того момента, когда ему