На скале, на тщедушной серой лошаденке в белой, надутой горным ветром рубашке возвышался огромной фигурой старец-главнокомандующий. Его глаза горели огнем, как свечи. Розенберг выпрямился и обвел жестом долину, будто указывая на проделанную им работу. Старец лишь кивнул в ответ, мол, вижу – хорошо, и тронул коня, исчезнув в дымке, витавшей над вершинами гор. Розенберг лег на ковер навзничь и закрыл глаза. Немного погодя он издал первый за этой день услышанный от него аббатисой звук. Он захрапел. Немного погодя Розенберг повернулся на бок и, положив руки под голову, уснул, по-детски свернувшись калачиком. Денщик, прикрыв господина плащом, вскоре, завернувшись в шинель, так же уснул примостившись на краешке ковра. Эта странная парочка, похожая на уставших после игр детей, до конца дней будет видеться аббатисе в ее редких, измученных бессонницей снах…
Второй час пополуночи. Генерал-фельдмаршал еще с четверть часа назад, что-то кричал во сне, но успокоился сам. Крик только будит всех. С недавних пор привычные к такому поведению слуги ничему не удивляются и, выстроившись у дверей в неровную шеренгу, ждут приказа старшего камердинера – Прошки. Тот пристально глядит на господина, со стороны ориентируясь по каким-то своим, только ему известным признакам, а на деле просто дожидаясь второго петуха. Два ведра воды из колодца принесены подкамердинером Иваном загодя. Стоят у дверей в нетопленных сенцах. Не больно согрелись. Медный таз для умывания всегда у дверей. Второй подкамердинер Илья держит его как щит левой рукой, правой готовясь взять одно из ведер. У Ивана – знаем мы твои старые раны – опять там что-то закололо в исковерканном ногайской пикой левом боку. Надо помочь. У Ильи у самого одна нога короче другой да рука без пальца. Так и живут отставные сержанты, дополняя друг друга. Больной плюс больной равно здоровый.
Второй петух. Прохор оставляет заготовленные с вечера простыню и сменное белье на скамье у запорошенного наполовину снегом окна и дает знак Ивану с Ильей войти. Они входят осторожно: медь – штука гулкая, не дай бог где зацепиться или неосторожно поставить на пол. Их сиятельство хоть и кричит во сне, а все ж, когда вот так, случайно будят, не любит, бранится. А то и Тищенко зовет с розгами. Злодей и сам, поди, уже за спиной. Так и есть. Ждет, сволочь малоросская, своего часа. Ни для чего больше не годен. Что ж, у всякой твари божьей свой резон, своя планида.
За ним Мишка-повар с самоваром и чайным прибором. Ему проще. Что сам скажет, то и сготовит. Обед, поди, уж варится во флигеле. Осталось доложить только. Их сиятельство Мишке послушны.