Внутри этого просторного помещения было уютно, тихо и тепло. Расставленные в центре длинные деревянные скамьи скорее напоминали какую-то школу или сельский клуб для проведения партийных собраний, нежели привычное для него культовое заведение. Разве что на белёной стене, вместо серпа и молота, красовался чёрный крест. Справа от него, у самого входа, стояла какая-то лохань из мрамора, судя по всему, со святой водой. Зачерпнув пару пригоршней этой водицы, он умыл своё исцарапанное лицо, которое не так давно испугало набожного монаха. Неожиданно его взгляд привлёк некий постамент, заваленный маленькими парафиновыми свечками и несколькими пакетами макарон, печенья и прочей снедью в баночках с польскими названиями на этикетках. Воистину Бог услышал его молитвы! Не раздумывая ни секунды, он смиренно подошёл к жертвенному месту, и вся выложенная там святая пища в мгновение ока оказалась в его рюкзаке. Также прихватив с собой с десяток-другой новеньких парафиновых свечек в пластмассовых стаканчиках и огромный коробок спичек, он покинул божий дом и напоследок искренне, трижды перекрестившись, повторил: «Свят… свят… свят!»
Встреча с иноком
Слава Богу за то, что ещё одному его сыну стало хоть на время, как говаривал Сталин, «жить гораздо сытней, а стало быть, веселей!» Да и раны затягивались на нём как на собаке, настолько быстро, что уже спустя какую-то неделю ночных марш-бросков он мог свободно ступать на порезанную ногу. Таким образом, он, закалившись в пути и сбросив почти все остатки подкожного жира, явно поубавил в живом весе. Человек ко всему привыкает, и, стало быть, наш герой не стал тому исключением. Обычно он шёл по ночам из-за холода, который не давал уснуть. Зато где-то ближе к полудню, когда бравые поляки уходили обедать, он, набив свою утробу свежей партией клубники, заваливался спать до вечера, в первом попавшемся леске. Тем более что ночью идти по пустынным дорогам было куда легче и приятнее: ему не нужно было видеть людей, глотать пыль, слышать пронзительные гудки мимо проносившихся автомобилей. И ночью его не спрашивали местные насчёт того: «Мает пан злато чи ни?» На подходе к Кракову наш путник зашёл в первый попавшийся ему на глаза костёл, ибо ему уже полюбилось отдыхать в тиши и прохладе церковных сооружений. Присев в уголке на скамеечку, он мог вздремнуть под неторопливую и убаюкивающую музыку, исходящую из невидимого органа. Иногда за счёт Бога ему удавалось пополнить свои продовольственные запасы тем, что «тот ему посылал»,