– Значит, вы любили!
– Секрет секрету рознь, миледи. Этот – слишком личный.
– Вы сами захотели поделиться секретами, так что отступать поздно. Расскажите мне о вашем прошлом, а я в ответ расскажу о Максвелле. Таким образом мы будем квиты.
– Да? Ну ладно. Нравилась мне одна ирландка…
– В самом деле? – Ариадна подвинулась ближе, как бы для того, чтобы их беседа стала доверительной. – Как ее звали?
– Какая разница? – усмехнулся Колин Лорд.
– То есть как это какая разница! Оставьте отговорки, доктор. Немедленно признавайтесь, как звали эту вашу ирландку!
– Орла.
– Итак, вы ее любили…
– Скорее восхищался ею с почтительного расстояния.
– Но вы были не прочь связать с ней жизнь?
– Для этого я ее недостаточно хорошо знал.
– Как так?
– Не имел возможности познакомиться поближе.
– Почему?
– Вы всегда так настойчивы в поисках истины?
– Увы. Папа говорил, что я слишком любопытна и что мне не следует совать нос в личные дела других. Но раз уж я плачу вам такие деньги, то имею право задавать любые вопросы, вы не находите? Итак, расскажите об этой девушке. Если она вам нравилась, почему вы не женились на ней?
– Потому что… – начал Колин, чувствуя, как меркнет улыбка на его лице, – потому что я сменил род занятий.
– Как интересно! Вы не всегда были ветеринаром?!
– Не всегда.
– Чем же вы занимались до этого?
– Убивал людей за солидное жалованье.
Он знал, что произнес это с мрачным, суровым выражением лица, но леди Ариадна, разумеется, приняла все за розыгрыш.
– Перестаньте, доктор! Скажите правду!
– Это и есть правда, которую я не желаю больше обсуждать.
– Да, но…
– Я не желаю обсуждать ее и не стану.
Пару секунд леди Ариадна смотрела на него, потом надулась и уставилась прямо перед собой. Колин решил, что она всерьез обиделась, и ощутил раскаяние. В конце концов он сам предложил доверительно побеседовать, и она любезно откликнулась. Правда, он не ожидал, что разговор сразу коснется прошлого. Простодушное любопытство леди Ариадны затронуло секрет, который он предпочитал хранить и никогда не вытаскивать на свет божий. Нельзя сказать, что Колин жил с тяжким бременем стыда по поводу того, как закончилась его блистательная карьера; он принял перемены в своей судьбе и сжился с ними. Но тот (или та), кому случилось бы узнать подробности, вряд ли отнесся бы к ним снисходительно. Только мать Колина единственная поняла и не осудила его, однако он не мог ожидать того же от юной аристократки, впитавшей предрассудки своего класса с молоком матери. Когда-то этот класс осудил его и – что еще хуже – пожалел. Колин не желал возвращаться к прошлому.
– Доктор! Доктор Лорд! Я с вами разговариваю!
– Прошу прощения, – смущенно произнес Колин и подумал: «Недолго она дулась, однако». – Я весь внимание, миледи.
– Я спросила, что с вашей ногой. В чем причина вашей хромоты?