Вели нас раньше к коммунизму.
А ты куда нас поведёшь?
Опять грохочут барабаны
И трубы медные поют.
А мы шагаем, как бараны,
Бредём туда, куда ведут.
Сусанин очень добрый.
Мы – гордые рабы.
От нас остались рёбра,
Но это знак судьбы.
Таких, как он, отныне
На свете больше нет.
Кремлёвской осетрине
От нас – большой привет!
Ты наш инструктор по туризму,
Ты так и важен, и пригож.
Вели нас раньше к коммунизму.
А ты куда нас поведёшь?
Опять грохочут барабаны
И трубы медные поют.
А мы шагаем, как бараны,
Бредём туда, куда ведут.
Роман Павлович кладёт гитару в сторону. Взволнованно ходит по комнате, потом садиться в кресло, за журнальный столик. Облокачивается на него.
Роман Павлович: – Всё равно, на душе не спокойно!
Раиса Федотовна (встаёт, пересаживается к нему, обнимает): – Представь, Рома, а я вот так… восьмые сутки. Не стала уж тебя искать, в Красноярске… звонить. Каждый день думала, что всё образуется. Успокойся! Выпей воды!
Роман Павлович: – Да уж лучше водки!
Раиса Федотовна: – Чёрт с тобой, Рома! Там стоит бутылка, в спальне, в шкафу.
Роман Павлович:– Вот видишь, Раинька, и ты ждала сына с грибами, чтобы… под водочку. А он подвёл нас, как Сусанин… завёл в такую ситуацию, что ни его нет и ни белых грибков… под майонезом.
Раиса Федотовна: – Ты попутал, это у Вани фамилия Сусанин, а у нашего сына – Крюков.
Роман Павлович:– Да, конечно. Уж кто-кто, а наш-то сын, единственный из миллионов людей, Синдромом Сусанина не страдает. Он просто, обычный зомби. Такого человека разбудишь среди ночи и скажешь: «Вставай и шагай!». И он пойдёт! И не только за грибами, но и, куда-нибудь, в Африку, с автоматом Калашникова защищать там… российскую землю (пауза)! Ага, значит, бутылка водки в спальне, в шкафу. Всё понял. С этого надо было и начинать. Похоже, что нашим компрадорам своей… то есть нашей нефти и газа мало.
Роман Павлович, возбуждённый, но немного окрылённый, уходит в соседнюю комнату. Потом возвращается и торжественно (но с вздохами) проходит на кухню. В это время звонит телефон. Раиса Федотовна поспешно встаёт. Берёт трубку, говорит в неё:
– Алё! Междугородная связь? Посёлок Водогон? Лесничество? Да, заказывала (нетерпеливо, переминаясь с ноги на ногу). Слушаю! Сынок, Феденька, это ты? Что ж ты… Это не Феденька? А кто? Лесничий Фёдор Сидорович Шлындин. Поняла! Да, ни черта я не поняла! Говорите разборчивей! Да вы спятили, дорогой Фёдор Сидорович! Мой сын, Феденька, не платит вашей дочке вот уже десять лет алименты? Да вы, охренели! Я-то не охренела, а вот вы полностью! Зарубите себе на носу, что Крюковых в стране несколько десятков тысяч. Не мог же мой Федя, соберите в пучок свой куриный мозг, в десять лет отроду стать папой! Ну, вот, видите! Какая у нас погода? А какую бы вы хотели, Фёдор Сидорович? Вы правы. У нас жарко. Но, всё-таки, скажите, вы моего Федю не встречали там, у вас? Нет! Но хоть сообщите, какая у вас там обстановка… в лесу спокойная, не криминальная. Хорошая, слава богу? На душе отлегло.