Голдману поначалу повезло. Он приехал на учебу с еще армейской рекомендацией. И сразу его документы пошли на оформление визы. Однако вскоре произошел довольно глупый случай, который на год сделал все попытки вырваться в загранплавание бессмысленными.
В общежитии, где проживали курсанты мореходной школы, стены были выбелены известкой. Чтобы как-то разнообразить интерьер, будущие моряки решили повесить на стены плакаты. Девушек «вешать» запрещалось, поэтому в ближайшем книжном магазине покупались агитационные плакаты. Голдман «повесил» сурового мужика с грозно выпяченным пальцем. Подпись была – «Пьянству бой».
На этом же этаже жил ташкентский татарин Вадик Ашрапов. Он решил по-своему довести до ума плакат – сделал на нем надпись: «А ты разве не пьешь?», что наглядно подчеркнул небрежными рисунками.
Плакат сразу же вызвал интерес у штатного школьного чекиста-стукача. Когда Голдман сказал, что рисовал все это не он, чекист потребовал, чтобы сознался настоящий «художник», добавив, что тому за это «ничего не будет». Голдман подошел к Ашрапову и предложил сознаться в художествах. Ашрапов отказался. Стучать, даже на такое дерьмо, как Вадик Ашрапов, Голдман не хотел. В итоге этого мелкого инцидента ему на один год прикрыли визу.
«На этот раз проступок был более серьезным, за это визу могут придержать и на более долгий срок», – расстроился Голдман.
В отделе кадров Голдман сразу направился к своему инспектору Кошкину.
– Пиши объяснительную, – добродушно посоветовал тот.
– Понимаете, все было не совсем так, в произошедшем нет моей вины, – пытался объяснить Голдман.
– Я знаю, но мы же не будем устраивать разборки. Напиши, что в содеянном раскаиваешься и забудем об этом.
Голдман взял чистый лист бумаги и вышел в коридор. Он от кого-то слышал, что Кошкин заядлый нумизмат. Некоторые моряки-саракоты, то есть те, кто много лет отработали в пароходстве, возили ему из рейсов редкие иностранные монеты. За это начальник отдела кадров устраивал им выгодные рейсы. Но Голдман не был саракотом и даже визы пока не имел. Да и взятку бы не смог дать. Что ж об этом думать?
Да, но если написать «явку с повинной», то визу еще на год прикроют стопудово! Что же делать?
Тут у Голдмана возникла совершенно нелепая идея.
«Может рискнуть?» – подумал он. – «Боязно… А что, собственно, я теряю? И так, и эдак плохо! Давай попробую, глядишь прикроют это дело».
Он сел за стол и начал писать объяснительную. Труд получился большим. Когда он закончил, то прошел в кабинет Кошкина, положил бумагу на стол и быстро вышел.
«Теперь на пароход», – Голдман облегченно зашагал