Я поднял глаза и обомлел. Передо мной стоял Хорьков, тот самый поэт из подвального ресторана, чьи стихи так убийственно, помню, подействовали на меня, молодого безвкусного дурня.
– Пусть они злятся, пугают, хохочут… точат свой нож… я оторвусь, отыщу этой ночью… правду и ложь, правду и ложь… – пробормотал я в полой растерянности. – Влад? Хорьков? Владик? Не ошибаюсь?
Мне было 34, ему, наверно, немногим больше. И если отбросить тот десяток лет, который мы с ним не виделись, плюс обстоятельства этой явно неслучайной встречи, то моё изумление легко было объяснить.
– Надо же, помнишь… – улыбнулся он и двинулся в мою сторону, распахнув руки. Я поднялся и, неловко растопырив свои, сделал встречный шаг. Мы обнялись и, замерев на пару секунд, постояли так, слабо прохлопывая друг друга по плечам. Затем расцепились и сели. И я спросил:
– Что всё это значит, Влад? Ты кто вообще? И что я тут делаю?
– А ты себя видел? – ответно поинтересовался он, – я имею в виду, своё отражение в зеркале.
Да, в этом месте он меня подловил. Потому что только сейчас я сообразил, что весь этот мучительский марафон, начиная от поездки с ондатрами и до последней подземной минуты, я не имел в обиходе зеркала, никакого, нигде. Умывался больше на ощупь, брили меня без личного вмешательства в процесс, осматривали, резали и по-всякому своевольничали, тоже не советуясь и не прося о любой взаимности.
– Нет, – честно ответил я, – а что, неужто так изменился?
– Ну так иди, там у тебя в душе висит над умывальником, загляни ради интереса.
И это было потрясение номер два. Вернее, номер три, если считать, что действие происходит внутри кремлёвской квартиры с видом на ивановский булыжник и Большой Кремлёвский сквер.
В отражении увидел – нет, не себя: я обнаружил там полноценный оттиск Верховного Правителя Возрождённой Российской Империи Кирилла Владимировича Капутина. Он же Кирилл Первый. Он же Кирка, друг детства, шельма с Рабочего Посёлка, юный самбист и подельник по пионерской хулиганке времён летних лагерей. Ни больше, ни меньше!
Я вернулся в гостиную и на остатке жизненного ресурса рухнул мордой в диван.
– Э-э, поосторожней! – слегка напрягся Влад, – ты пока ещё на долечивании. Считай, в реабилитационном центре, но только в отдельной палате. Теперь твоё лицо не просто морда, а государственное достояние, понятно? Чужое имущество. Зря что ли мы столько бились над ним – каждый штрих в оригинал вгоняли, по внешности и голосово. Ну и в целом.
– Чтобы что, Владик? – подал я голос от диванной подушки, – и вообще, с какого перепуга я тут оказался? Почему я?
– Ну тут не одна причина, – развёл руками Хорьков, – во-первых, изначально похож. Плюс рост, вес и тип волос. Во-вторых, родня отсутствует. Сам понимаешь, насколько это важно. Признаться, имеются разновсякие варианты помимо твоего, но, как говорится, Манька дома – Ваньки