Кафка. Жизнь после смерти. Судьба наследия великого писателя. Бенджамин Балинт

жениться»²⁸. Видимо, как и в случаях с Фелицией, Юлией, Миленой и Дорой, Кафка со своей боязнью супружества любил на расстоянии. В этом он признавался в письме Броду от 1921 года: «Я способен был любить лишь то, что мог поставить настолько выше себя, что оно становилось для меня недостижимым»²⁹. Палестина и возвращаемый там к жизни иврит оказались недостижимыми. Брак и Земля Обетованная – для Кафки это две формы отложенного счастья, которое желанно, но недостижимо.

      Что же касается Евы Хоффе, то она считает, что, наверное, всё это к лучшему… Тель-Авив, середина лета, дикая влажность… Мы с Евой идём по улице Дубнова. На ней яркая футболка с принтом в виде портрета Мэрилин Монро и свободно драпированная юбка. В руках у Евы – три пластиковых пакета с фотографиями и документами, которые она хочет мне показать, среди них – её свидетельство о рождении и чешский паспорт. «Хотя я еврейка и живу в Израиле, – говорит она, – но не могу сказать, что мне здесь очень нравится».

      В разговоре с ней я вспомнил об интервью, которое Брод дал израильской газете Maariv в октябре 1960 года. Он тогда сказал: «Если бы Кафке удалось добраться до Земли Израильской, то он бы создал гениальные произведения на иврите!» А ещё, добавил я, в своём новом романе «Тёмный лес» американская еврейская писательница Николь Краусе сочинила для Кафки альтернативную жизнь в варианте «а что, если бы…». Герой Краусе обнаруживает, что Кафка между двумя мировыми войнами приезжает в Палестину и живёт, неузнанный, под своим еврейским именем Аншель (так звали деда его матери по её материнской линии).

      Никогда не встречавшаяся с Кафкой Ева отреагировала на мой рассказ крайне скептически. «Кафка? Да он не продержался бы здесь и дня», – сказала она, расправляя юбку на коленях³⁰.

      5. Первый и второй приговоры

      Кафка для еврейской литературы – то же, что Данте для католицизма или Джон Мильтон для протестантизма: это архетип Писателя.

Харолд Блум, 2014 год

      Тель-Авивский суд по делам семьи, проспект Бен-Гуриона, 38, Рамат-Ган, октябрь 2012 года.

      Одновременно с судебными слушаниями по делам семьи в Тель-Авиве продолжалась продажа рукописей Кафки и их вывоз из Израиля. В 2009 году, к недовольству израильских властей, два документа, написанных рукой Кафки, были выставлены на аукционе в Швейцарии – и оба они какое-то время находились в распоряжении Эстер Хоффе. Одним из документов было письмо Кафки к Броду на восьми страницах, датированное сентябрем 1922 года (и проданное за 123000 швейцарских франков): «Я знаю, как даёт о себе знать ужас одиночества, – пишет Кафка Броду. – Причём не столько одиночества одного, сколько одиночества среди людей». (Клаус Вагенбах назвал это письмо «одним из самых красивых писем Кафки».) Эстер продавала имевшиеся у неё рукописи Кафки в течение десяти лет, с 1978 по 1988 год, и Национальная библиотека ничего против не имела, и вот теперь попыталась заблокировать продажу, но ей это не удалось.

      Даже после того, как начался процесс, оставалось неясным, какие рукописи