еще больше ослеп и теперь заставлял тетю Рейч три раза в неделю возить его в Лондон, в контору. Та шутила, что работает «очень личным секретарем». Тетя Зоуи ждала ребенка, ее вечно тошнило, и она лежала на диване с зеленым лицом. Тетя Сибил – наконец-то она похудела – все время раздражалась, особенно на Полли. Та, в свою очередь, говорила, что она совершенно избаловала Уиллса и вымотала дядю Хью постоянными тревогами о нем. А мать! Иногда Луизе казалось, что Вилли ее по-настоящему ненавидит: не желает слушать ни о школе, ни о подруге, критикует внешность и одежду, которую дочь купила на свое содержание (сорок фунтов в год на всё, повторяла мать жестким тоном). Она не одобряла того, что Луиза отращивает волосы – а как же быть актрисе, вдруг понадобится играть пожилую даму с пучком. Жаловалась, что дочь не делает ничего полезного, пыталась отправить ее в постель в совершенно несуразное время и обсуждала ее с другими людьми – прямо при ней! – словно мелкую преступницу или идиотку: заявляла во всеуслышание, что Луиза не выполняет обещаний, совершенно поглощена собой, ужасно неуклюжа – трудно представить, что она будет делать на сцене! Последнее ранило больше всего. Кульминацией стала сцена на второй день праздников, когда Луиза нечаянно разбила любимый бабушкин чайник: кипяток из горлышка выплеснулся ей на руку, и она уронила чайник на пол. Держа обожженную руку, она в ужасе уставилась на пол, залитый чаем, – повсюду валялись чайные листья и осколки фарфора. Прежде чем кто-то успел что-либо сказать или сделать, ее мать прокомментировала саркастичным тоном, неудачно имитируя свою подругу Гермиону Небворт: